Башня грифонов

– Так нельзя поступать. Мой дедушка говорит, что ничего нельзя делать тайком, тайное всегда становится явным. Если хочешь, я попрошу дедушку, чтобы он сам выпустил тебя!

– Вряд ли это поможет… – вздохнул тот человек. – Что ж, если ты не сможешь достать ключ, тогда позволь хотя бы угостить тебя конфетой. Это очень вкусная конфета, ты такой никогда не пробовал.

И он показал мне большую конфету – позолоченную бомбошку величиной с лесной орех.

– Благодарю вас, добрый господин! – проговорил я, как положено воспитанному немецкому мальчику, и положил конфету в рот.

Она показалась мне невкусной – в ней не было ни терпкого орехового вкуса, ни чудной шоколадной горечи, ни цукатного аромата. Только ментоловый холод и еще какой-то странный металлический привкус, как будто я лизнул лезвие ножа. Но я даже не успел как следует распробовать эту конфету – едва я положил ее в рот, она скользнула в мой пищевод, как живая.

Тут со мной случилось что-то необычное.

Полутемное подземелье вдруг озарилось ярким багровым светом, как будто я оказался в жерле вулкана. Комната, которая только что была вовсе не большой, внезапно расширилась, превратившись в огромный грот, – и тут же снова сократилась до прежних размеров, даже стала меньше, гораздо меньше, так что я едва в ней помещался. Но потом она снова необыкновенно увеличилась – и снова уменьшилась, как будто я находился внутри огромного пульсирующего сердца. В то же время помещение наполнилось громкой, отвратительной музыкой. Хриплые, дребезжащие, надтреснутые звуки сочетались без толка и гармонии. Такая музыка должна, мне кажется, звучать в аду…

Некоторое время я не знал, где нахожусь и что со мной происходит.

Наконец все прекратилось, я снова был в подземном гроте перед дверью с окошком, а возле входа в грот стоял мой дедушка, господин Вильгельм.

Он смотрел в испуге то на меня, то на дряхлого человека за дверью и наконец спросил:

– Что ты здесь делаешь, Генрихен? Как ты сюда попал?

– Я… я зашел сюда случайно, дедушка! Я… я не хотел!

– Ты разговаривал с тем человеком?

– Да… да, дедушка, я с ним разговаривал! Он просил меня сделать одну плохую вещь, но я не согласился…

– Догадываюсь, о чем он тебя просил! Наверное, он просил тебя достать ключ от этой двери и выпустить его?

– Да… да, дедушка, именно так! Но я отказался… Я сказал, что нельзя ничего делать тайком…

– Ты молодец, Генрихен! Но скажи мне еще кое-что. Ты ничего не брал у этого человека?

– Только одну конфетку…

– Конфетку? – в голосе дедушки прозвучал ужас. – Покажи мне эту конфетку!

– Но я… я ее уже съел!

– Съел? Пойдем скорее со мной, малыш, я сделаю тебе промывание желудка!

И тут из-за двери донесся хриплый смех, больше похожий на воронье карканье.

– Поздно, мой дорогой друг! – прошелестел голос за дверью. – Поздно! Пилюля уже проникла в его организм, она уже делает свое дело!

– Дьявол! – закричал мой дед. – Дьявол, зачем ты забрал этого маленького мальчика? Зачем ты забрал моего внука? То, что происходит, происходит только между нами, между тобой и мной. Ребенок здесь ни при чем! Мсти мне, только мне, но не прикасайся к моим близким…

Я никогда прежде не видел дедушку таким сердитым. Прежде он всегда был добрым и спокойным, как святой Клаус, а теперь его глаза пылали, на щеках рдели красные пятна.

– До тебя мне не добраться, – прошелестел голос из-за двери. – Ты слишком хитер. А ребенок… может быть, когда-то он будет благодарен мне. Я подарил ему долгую, очень долгую жизнь!

– С тех пор прошло много, очень много лет! – проговорил старик. – Жизнь моя и правда оказалась очень долгой. Долгой и необычайно тяжелой…

Он смотрел на стену перед собой, как будто на экран, на котором показывали фильм его жизни.

– В тридцатые годы из-за хорошего знания немецкого языка меня взяли в разведшколу. Там я многому научился. Но перед самой войной почти всех этнических немцев, как тогда говорили, «вычистили». Меня обвинили в шпионаже, отправили на Колыму. Мне еще повезло – я знал, как держаться на допросе, и не попал под расстрел. На Колыме я провел несколько лет, несколько страшных лет. Затем меня как подготовленного разведчика вытащили из лагеря и отправили за линию фронта. Там я сделал немало, но когда вернулся – меня снова арестовали. Я снова чудом выжил. Потом, в пятьдесят втором году, меня снова вытащили из лагеря и привезли в Москву – но, как я понял, только для того, чтобы я дал показания на своего бывшего начальника.

Я держался, как мог, потому что знал – если только дам показание, меня расстреляют вместе с шефом. И тут, на мое счастье, положение в стране неожиданно изменилось, и меня одним из первых выпустили на свободу.

Правда, я знал по своему горькому опыту, что все снова может перемениться и людей вроде меня не забывают. Тогда-то я раздобыл чужие документы и на несколько лет лег на дно – поселился в маленьком городке за Уралом. И только через десять лет, еще раз сменив документы, рискнул вернуться в родной город и отыскать родню.

В общем, мне пришлось перенести столько, что невзгод и горестей хватило бы на десять обычных жизней, и теперь я не сомневаюсь…