Башня континуума

Вопрос был далеко не праздный для каждого из четырехсот миллиардов граждан Империи, включая даже и бесконечно далеких от человеческих дрязг не-существ. Но особенно — для Кита, который государю доводился не просто вассалом, но четвероюродным племянником по материнской линии. Матушка его, княгиня Елена Алексеевна Снегирева, родом происходила из Старых Ортодоксов, — знатных и старинных родов Священной Ортодоксии, могущественного государства, основанного выходцами из славянского Братского Блока совместно с подданными Священной Ирландии и Социалистической Республики Дания. После падения Черного Триумвирата именно знать Ортодоксии принимала самое активное участие в строительстве новой Империи на осколках рухнувшего технократического колосса. Правитель Священной Ортодоксии Константин Первый был провозглашен Императором и главой Святой Единой Церкви.

Вот уже полтысячелетия Империей правили прямые потомки Константина, а Старые Ортодоксы представляли самый могущественный клан при Дворе. В их руках находился торговый флот, Промышленные Гильдии, банки, Биржа, табачная, алкогольная и оружейная индустрии… и так далее, всего не перечесть. Неопределенность будущего, связанная с ухудшающимся здоровьем государя, конкуренцией со стороны Синдиката и раздорами в высших эшелонах власти, не могла не тревожить их, но ясно было, что при любом повороте событий расставаться так запросто со своими баснословными состояниями и властью старая знать не намерена. И Кит понимал, что поддержать их — его священный долг. Эти люди были его семьей. А семья — превыше всего.

Тем не менее, мысль о назревающей драке совершенно не грела Киту душу. Придворные интриги наводили на него тоску, скуку, омерзение и желание оказаться за миллионы миль отсюда. Тонкости дипломатии, плетение ажурных словес и головокружительные заговоры были не его стихией. Он всегда предпочитал вести дела честно и прямо, не тратя драгоценного времени на эту мишуру, не стесняясь в выражениях, а порой не гнушаясь и рукоприкладства. За подобную прямоту многие не любили его, включая и сильных мира сего.

Сильные сего мира, тем временем, решили почтить своим присутствием это почти семейное, камерное чаепитие. Первым прибыл угрюмый глава Священного Трибунала Маккенна, в своем черном облачении, с массивным золотым распятием на груди и с неизменными четками в руках. Следом прикатился дородный и румяный, масляный, как блин, Верховный Канцлер Милбэнк. А потом сильно запахло серой, и в клубах черного дыма и языках багряного пламени явился директор Отдела Благонадежности, Блэк Холлис.

Хотя каждый из присутствующих на свой манер был человеком выдающимся, Холлис даже на этом фоне представлял собой… нечто особенное. О личной его жизни было неизвестно никому и ничего. Была ли у него семья? Родные? Родители? Похоже, он вылупился на свет прямиком из саламандровой икры. Совсем еще неоперившимся юнцом Холлис начал свою карьеру рядовым служащим Гетто на Эпллтоне и за два десятилетия дослужился до Главного Надзирателя. Еще через пять лет он был назначен директором Отдела, и вот уже пятнадцать лет занимал свой высочайший пост, один из ключевых в великом государстве.

Заслуги Холлиса перед Империей были неоспоримы. Он был абсолютно предан и абсолютно безжалостен. Человеческая жизнь не стоила для него ничего, если речь заходила об интересах государства. Любая жизнь. Включая и жизнь благого Василевса, которому Холлис доселе истово и благородно служил.

Государь это понимал. Не мог не понимать. Но, покуда польза от Холлиса превышала потенциальный вред, который он мог нанести, государь предпочитал держать его рядом. И закрывать глаза на ужасное недомогание Холлиса, весьма распространенную болезнь сотрудников Гетто — неизлечимую услад-плюсовую зависимость.

Страдая от своего пагубного пристрастия, Холлис был вынужден трижды в день впрыскивать себе дозу очищенного услада-плюс. Одной дозы хватило бы, чтобы убить на месте двух взрослых, здоровых мужчин. Одновременно Холлису требовалось принимать уйму препаратов, нейтрализующих действие услада, который являлся не просто наркотиком, а еще и сильнейшим мутагеном.

Из-за многолетнего употребления разнообразной химии Холлис совершенно облысел, пожелтел и пожух, а скверно пошитый серый костюм болтался на нем, будто на пленнике концлагеря. Глаза его давным-давно утратили прежний блекло-голубой цвет и светились изнутри фосфоресцирующим ярко-желтым светом, тогда как белки почернели. Его ногти, зубы и слизистые оболочки ротовой полости тоже ярко светились и фосфоресцировали. Он походил на мертвеца, поднятого из могилы ритуалом вуду.

— Доброе утро, государь, — поздоровался он, стоя очень прямо и не думая кланяться.

— Сядьте, Холлис, — ответил Император, прикрыв глаза ладонью, — и не смотрите на меня. Вы меня пугаете.