Башня Королевской Дочери

Фра Тумис приблизил ладони к стеклянным столбам света, поднимавшимся от свечи, и произнес слова, которые Маррон смог различить, но не понять. Белый свет сменился желтым, огненные столбы превратились в обыкновенный огонь, и Аскариэль исчез.

Словно просыпаясь ото сна, Маррон и братья зашевелились и заерзали, сбрасывая с плеч незримый груз, глядя на потрясенные лица и понимая, что их собственные лица выглядят в точности так же.

Поглядев на Тумиса, Маррон увидел, что тот, побледневший и вспотевший, дрожит и вытирает об одежду мокрые руки. Сейчас в нем не было ни высокомерной скуки, ни презрения.

- Идите, - произнес он голосом, в котором не было ни тени силы или уверенности. - Идите наружу. Фра Пиет покажет вам куда...

Они вышли точно так же, как входили, - молча. Фра Пиет ждал их в коридоре, привычно поджав тонкие губы; увидев их лица, он удовлетворенно кивнул. Маррон подумал, что этому человеку смотреть на чудо дважды не надо. Однажды увиденное, оно осталось в его душе навечно, осталось, как горящее подтверждение веры, как личный завет между ним и Богом. Может быть, с этого все и началось, подумал юноша: он пришел в Чужеземье молодым, как сам Маррон, в меру благочестивый, ведомый равно семейной традицией и религией. Его точно так же, как Маррона, привели в темный подвал и показали Аскариэль как знамение, и огонь этот с тех пор не угасал для фра Пиета; ему открылось его призвание, и с тех пор он искал лишь прямых путей, и небесный свет золотого града сделал его слепым к удовольствиям ума и тела и свету земному.

Онемевший, потрясенный, Маррон уже видел этот грозящий и ему путь, почти ощущал, как раскрывается этот путь ямой у него под ногами и ждет лишь, чтобы юноша на мгновение забыл обо всем, кроме чуда...

Но фра Пиет не стал ни читать им проповедей, ни - хвала Господу показывать другие чудеса и повел назад тем же путем, через ров и через двор, под сухой жаркий ветер, поднимавший с земли пыль. Они пришли к стойлам, где в каменной прохладе отдыхали их лошади, уже почищенные, напоенные и накормленные. А самым большим чудом оказалась баня, возле которой сновали мальчики в белых одеждах, таскавшие в кожаных ведрах воду из рва. Настало наконец время сбросить тяжелые одежды, стряхнуть жесткие сапоги, свалить это все в угол и, обгоняя друг друга, ринуться к ведрам. Можно было вздрогнуть под струей холодной воды, хлынувшей по спине и по спутанным волосам, рассмеяться и заработать хмурую гримасу от фра Пиета за неуместный смех. Отвернуться, потереть мокрую кожу, встретить взгляд Олдо и тайком обменяться ухмылками и почувствовать, что очарование слабеет, не исчезает, но прячется в тайники души, где будет бережно храниться годами, не мешая хозяину и не подчиняя его своей воле.

Расчесывая руками волосы и оглядываясь, где бы взять еще воды, Маррон заметил мальчика с деревянным ящичком. Мальчик поднес ящичек фра Пиету; тот с довольным урчанием запустил туда руку и вытащил пригоршню чего-то мягкого и сероватого. Маррон смотрел, как Пиет натирает этим веществом сухое, испещренное шрамами тело, как под его руками появляется пена и как он смывает ее водой. В этот момент мальчик заметил взгляд Маррона, принял его за приказ приблизиться и поднес ящичек юноше.

Маррон неуверенно заглянул в ящичек и поинтересовался:

- Что это?

- Мыло, - певуче ответил мальчик. - Чтобы мыться.

Слово ничего не говорило Маррону. Он осторожно дотронулся до вязкой массы кончиками пальцев и вспомнил, как поступал фра Пиет. Маррон захватил солидную горсть мыла и начал тереть руку до тех пор, пока на ней не показалась тонкая серая пена, подобная той, которая выступает у загнанной лошади. Когда юноша стер ее, кожа под ней оказалась совсем розовой - а ведь это самое место он уже мыл! Он улыбнулся мальчику, получил в ответ застенчивую улыбку и захватил еще горсть мыла, растирая плечи, шею и волосы - в волосах пена оказалась гуще.

- В глаза нельзя! - поспешно предупредил мальчик, но опоздал. Маррон уже потер лицо мыльными пальцами.

Глаза внезапно обожгло, и Маррон задохнулся, прижав к ним ладони. Он едва услышал, как мальчик позвал кого-то на незнакомом певучем языке.

Жгучая боль - и сразу поток прохладной воды на голову. Маррон вытянул сложенные чашечкой руки и, заморгав, промыл глаза. Теперь перед ним стояло двое мальчиков, у одного в руках было ведро. Маррон зачерпнул из него воды и плескал себе в лицо до тех пор, пока боль не утихла.

- В глаза нельзя, - повторил первый мальчик, пытаясь еще раз улыбнуться.

- Нельзя, - согласился с ним Маррон. Брать мыло в рот тоже не годилось губы и язык уже жгло от пены. Маррон прополоскал рот и сплюнул; однако после этого он взял еще немного вещества - мыла, запомни это слово, - прежде чем мальчика позвал другой любопытный. Кожу мыло не жгло, хотя кончики пальцев и сморщились. После такого мытья Маррон чувствовал себя чистым, как никогда, едва ли не впервые в жизни.