Башня Медузы

— Но у этого бессмертия была своя цена, — вновь заговорил Хургин, — и цена эта — человеческая жизнь. Чтобы питать эту новую форму бытия, требовалась хотя бы одна человеческая жизнь в день. Ежедневное убийство: они питались, как волки, убивая людей. Но это не останавливало их: ведь они были высшие, и у них была власть. Крестьяне, рабы, простолюдины — жили, чтобы служить их нуждам, могли и умереть для их нужды. Тогда, в годы величия царства, у них всегда были пленники и рабы. Я ведь уже говорил, что народ этот был в большой силе на побережье Древнего моря.

Зельза побледнела и вздрогнула.

— Что это за жизнь, — тихо и потрясенно заговорила она, ясно вспомнив виденную ею самою картину, — кровь детей…

— Дети, старики, молодые, кто угодно, — продолжал Хургин. — Не стесняйся, дитя, своего ужаса. Все, кто узнавал об этом, испытывали страх. Мы, основатели Братства, тоже его пережили. Многие пытались бороться. Были и войны в царстве, гражданские войны, долгие и жестокие. Некоторые служили своим хозяевам-вриколам из страха, из надежды быть допущенными в этот рай смерти… а вриколы были могущественные маги и знали толк в войне. Но под конец вся страна восстала против них, и все было уничтожено, все, кроме самого города, который они удержали до конца. До некоторой степени они и сейчас им владеют.

— Так, значит, эти… эти вриколы еще живы? — спросил Оуэн.

— Город есть и сейчас, — ответил Хургин. — Пустой и безжизненный, как череп. Дворцы и сады все еще стоят. И люди, что служат вриколам, есть еще там — они существуют как рабы и, конечно, как пища вриколов. Кое-кто из них — дуралеи вроде вас, кого слишком далеко завели истории о богатстве. Но много и таких, кто сохранил верность своим господам до конца. Человеческая природа непостижима: иногда люди готовы служить даже таким хозяевам, как вриколы, лишь бы не покидать насиженных мест.

— А вы, ваше Братство? — снова спросил Оуэн.

— Иногда нас еще называют Часовыми, — ответил Хургин.

При этом слове по спине Оуэна пронесся холодок узнавания. Внезапная, сдерживаемая ярость другого «я», все еще не ушедшая из глубин его сознания, зазвенела в ушах: «Часовые. Враги».

— Когда-то Братство имело много задач в государстве. Частично мы были врачами. Лечили больных, и одной из наших функций были церемонии над умершими. Затем мы нашли способ защищать наших пациентов от смерти, которая внезапно приходила по ночам, — смерти от вриколов. Мы открыли средство — несовершенное, — но оно помогало. Однажды обнаружили, что если взять тело того, кто вот-вот должен сделаться вриколом, и побыть около него некоторое время… следя, чтобы лучи солнца постоянно светили на него… тогда наступает его истинная смерть. Вриколы умирали… как бы нерожденными. Так нас стали называть Часовыми, а мы проделывали это снова и снова. И хотя ничто не могло остановить тех, кто уже сделался вриколами, мы спасли многих.

— Я не вполне понимаю вот что, — вмешался Кайтай, — если им надо питаться таким жутким способом… будут ли они бессмертны, не получая еды? Могут они умереть, когда им нечем питаться?

— Что происходит с вриколом в отсутствие пищи — это гораздо хуже смерти. Призрачный двойник погибает, а врикол продолжает жить, не умирая, заключенный в недвижную, разлагающуюся оболочку смертного тела. А огонь, даривший некогда райское наслаждение, становится источником нескончаемых мучений. — Тут Хургин посуровел. — Многие из тех, кто стал вриколами, и не подозревали о том, что их ждет. Зато теперь нам все известно. Мы знаем, что лучше пожелать другу смерти, чем этого. Даже если смерть действительно есть конец всему, без всякой надежды, навсегда… смерть все-таки лучше.

— А серебряные наконечники…

— Когда серебро поражает призрачного двойника или само тело врикола, двойник гибнет, и врикол переходит в то состояние, которое я вам уже описал. Однако, не имея двойника, врикол не может питаться, передвигаться, убивать. А призрачный двойник может существовать только в пределах города.

— И вправду жутко, — сказал Оуэн, теребя бороду и задумчиво глядя Хургину в лицо. — Значит, по-вашему, если мы пойдем к побережью, мы можем стать теми, кого называют вриколами?

— Если на обратном пути вы попадете сюда, наши люди будут уверены, что вы, пускай невольно, несете с собой эту заразу, — отвечал Хургин. — Или сами сделаетесь вриколами, или они обманом заставят вас помочь им выбраться из этого города в большой мир. Нам известно, что они хотят этого больше всего на свете. Ведь им всегда мало их зловещей пищи.

Последняя фраза повисла в нагретом воздухе, как ледяной туман. Хургин продолжал:

— Их человеческие стада растут очень медленно, даже если вриколы и заботятся об этом. Сейчас у них всего пара тысяч человек, слабых и запуганных, в городе и в окрестностях. И эти жалкие существа не множатся, то есть множатся недостаточно быстро. Кто же по своей воле захочет иметь детей, когда только одному из десятка будет позволено выжить.

— Лука, сохрани нас! — Оуэн побледнел, а Зельзу даже затошнило от представившейся ей мысленной картины. — И детей…