Башня на краю света

Через несколько минут машина прибыла к полицейскому управлению, его вывели. В сопровождении двух полицейских он пошел по каким-то лестницам, длинным коридорам и переходам, пока наконец они не остановились перед дверью с надписью: «Камеры для арестованных».

Один из полицейских позвонил, дверь открылась, и Момберга передали с рук на руки сотруднику управления, вероятно надзирателю. Тот приказал Момбергу снять шнурки, вывернуть карманы. После этого он отворил еще одну дверь и втолкнул Момберга в тесное помещение. Там уже кое-кто был — дюжий, грязный, оборванный мужчина, который сидел в углу на табуретке.

— Добро пожаловать, — сказал он.

— Спасибо, — вежливо отозвался Момберг.

— У тебя спички есть? — спросил его сидевший.

— Нет, все отобрали.

— У меня тоже. Я хотел их припрятать, да не удалось. За что тебя?

— Я закупил сырье, не имея разрешения, — объяснил Момберг.

— А-а-а, черная биржа, — догадался собеседник.

— Нет-нет, вовсе не биржа, — в испуге затряс головой Момберг.

— Три месяца, — равнодушно определил арестант.

Момберг устало опустился на табуретку. Он чувствовал себя опустошенным, мысли смешались в его голове. Раньше до него еще не доходило, что, собственно, случилось. Теперь он внезапно понял, что попал в тюрьму и совершенно неизвестно, когда его отсюда выпустят.

Он не знал, сколько просидел так — час или три, когда двери камеры отворились и его вызвали на допрос. Полицейский снова повел его длинными коридорами. Наконец они вошли в какой-то кабинет.

За большим письменным столом сидел человек с очень серьезным лицом. Он вежливо предложил Момбергу сесть.

— Так, — сказал он, пристально заглянув в лицо Момбергу. — Вы совершили ряд преступных деяний, верно?

— Не совсем, — ответил Момберг. — Мне кажется, я нарушил закон только раз. Я закупил сырье, не имея разрешения, и я признаюсь, что совершил тем самым незаконную сделку. Но позже я получил разрешение, так что теперь все в порядке.

— Что вы плетете, — сказал полицейский следователь. — Получили вы потом разрешение или нет, неважно — вы совершили преступление.

— Я это признаю, — сказал Момберг.

— Но мы, — продолжал следователь, — не настолько глупы, чтобы не понимать, что это нарушение закона у вас — не единственное. Вот обо всем остальном вы и должны нам рассказать.

— Ни в чем другом я не виновен, — твердо заявил Момберг.

Страж закона улыбнулся. Что-то в его поведении (впрочем, очень вежливом) было такое, что вселяло беспокойство.

— Вы ведь разумный человек, Момберг, не так ли?

Момберг согласился.

— Вы прекрасно отдаете себе отчет в том, что мы таким сказкам не верим, а?

— Я больше ни в чем не виновен, — упрямо повторил Момберг.

— Слушайте, Момберг, — наклонился к нему следователь, — мы знаем о вас гораздо больше, чем вам кажется, и располагаем неопровержимыми доказательствами по многим другим вашим делишкам. И единственное, что нам нужно, — это ваше личное признание.

— Не могу же я придумать то, чего не было, — сказал Момберг.

Полицейский следователь, улыбаясь, качал головой.

— Вы женаты, не так ли?

— Женат, — ответил Момберг.

— Если вы вечером не вернетесь домой, ваша жена начнет беспокоиться, верно?

— Конечно.

— А вам не кажется, что ваш долг — избавить ее от этого потрясения?

— Не могу же я только ради того, чтобы меня выпустили, признаться в том, чего не делал, — сказал Момберг.

— Нам было бы вполне достаточно узнать лишь то, что вы делали, — ответил следователь.

Допрос длился час, и, поскольку из Момберга не удалось выжать более одного признания, его снова отвели в камеру.

— Могу я позвонить домой, жене? — спросил он сопровождавшего его полицейского.

— Нет, — коротко сказал тот.

— Но ведь она не знает, где я!

— Раньше об этом нужно было думать, когда закон нарушали, — ответил полицейский.

Сосед по камере встретил Момберга, сгорая от любопытства.

— Ну, что сказали, посадят? — нетерпеливо спросил он.

— Да вроде бы нет. Ничего не могу у них понять.

— Если так, тебе повезло. Я тут в предварилке уже три месяца сижу.

— А за что вас? — поинтересовался Момберг.

— Да прикончил одного.

— Убили? — Момберг испуганно отодвинулся.

— Не бойся, — успокоил его сосед. — Ты что, думаешь, у меня привычка такая? Нет, тот случай был особый.

— А-а-а, вон оно что, — протянул Момберг.

Через час подали ужин — миску с неким подобием супа и несколько ломтиков хлеба. Момбергу кусок в горло не лез, так что его сосед съел двойную порцию, причем с большим аппетитом.

— Еще бы пару затяжек — и совсем было бы хорошо, — объявил он, вытирая рукавом губы.

Вечером им отстегнули две откидные койки и выдали тюфяки. Момберг улегся, но сон к нему не шел. Он всегда с трудом засыпал на новом месте. Да и койка была какая-то неудобная. Момбергом овладели беспокойство и печаль; сосед же храпел на редкость громко — это тоже мешало уснуть. Так он и не сомкнул глаз до самого утра.