Башня над Камой

А сердца в моторе стучали всё веселее, и, послушав их, капитан прокричал:

— Отчаливаем!

Наверху он с весёлым грохотом втянул трап на палубу и шуткой объявил бабушке:

— Матрёна Петровна, поехали по брёвны!

— По брёвны? Нынче брёвны не в цене-ее, — запела бабушка. — Вон их сколько по Каме плывёт. Я по персидский ковёр еду!

— Мы не в Персию идём, а в Челны, — напомнил отец. — Откуда там персидские-то ковры?

За бабушку Матрёну ответила молодая женщина с бирюзовыми серьгами в ушах:

— Поискать — найдутся.

Гале показалось, что её отец и эта женщина, которую она видит впервые, давно знакомы. Тревожное предчувствие сжало сердце девочки.

— Поищем! — пообещал отец.

А женщина тряхнула бирюзовыми серьгами и, глядя на Галю, улыбнулась:

— Кто ищет — тот всегда найдёт.

— В песне-то конечно, — подтвердил отец, вместе с Галей прошёл в рубку и встал за штурвал.

Катер задрожал всем телом, поутих и как-то сразу без особых усилий пошёл на открытую воду и повёл «под ручку» огромную баржу, притороченную к левому борту. Под днищем катера клубилась вода пополам с песком.

И берег с деревней Котловкой в помёрзших садах, с каменным кубом церкви Ильи-пророка, похожей на ханскую усыпальницу, с зелёной Котловской шишкой, на темени которой отдыхали облака, накренился и поплыл невесть куда от Гали.

Ворочая штурвалом, отец нагнулся и, щекоча молочным дыханием щёку дочери, сказал:

— Веденей-то сбежал!

— Что ты?..

— Не «что ты», а сбежал.

И кивнул на берег.

По берегу у самой воды мчался кот Веденей, хвост трубой, и всем своим видом просил: «Возьмите меня!»

Обеими руками Галя схватила руку отца:

— Папочка, притормози! Возьмём его!..

— Бесполезно.

— Почему?..

— Он же не моряк, а сухопутная душа: с корабля сбежал.

Глаза у отца смеялись, а Галя надула губы.

— Может, он на самом деле пират, — рассуждал отец. — Не на море, а на суше. Бывают ведь такие?

Девочка молчала.

Молчал и отец. Голый до пояса, расставив босые ноги, он перебирал рукояти штурвала, и в нестерпимо синих глазах капитана плескалось море.

— Постой-ка, дочка, — сказал он озабоченно. — Мотор мне опять не нравится! Подержи штурвал, а я спущусь в машинное отделение. По Каме судов пока не видать… — И прежде чем уходить, объяснил: — Я почему Веденея не взял? Боялся: тормозну — мотор совсем заглохнет.

Галя осталась одна в рубке напротив штурвального колеса. Она не в первый раз бралась за его рукояти. Их растресканное глянцевое дерево вспомнило руки девочки и сказало: «Вас я буду слушаться».

Корабль, как, бывало, учил отец, шёл прямо на створы — на два далёких белых щита с чёрными полосами, что показывали верное направление. За стёклами рубки плыли берега: правый — в горах и оврагах, левый — в лугах и лесах, повитых туманом. С широкой распашной воды ветер бил в лицо девочки, путал волосы и высекал весёлые слёзы…

И Гале хотелось петь!

Вот только какую песню подобрать? Сразу и не придумаешь.

Волны лоснились под ветром, как пласты чернозёма под плугом, и Кама походила на вспаханную ниву.

Из-за поворота реки справа по борту выплыл трёхпалубный теплоход, как белый город, в котором Галя никогда не была, и девочка засмотрелась на него.

А потом спохватилась: створов не видно! Куда теперь плыть-то?

Теплоход загудел вопрошающе: «Как будем расходиться-яя-яяя?»

Галя схватила флаг, развернула его и с правого борта над ревущей водой трижды взмахнула красным полотнищем.

Это значило: «Обхожу вас правым бортом».

В ответ с теплохода девочке также трижды махнули красным флагом: «Сигнал принят».

А дальше-то что?

Теплоход приближался с непостижимой быстротой. Лицо Гали покрылось каплями пота. Чтобы избежать столкновения, она изо всех сил крутила влево штурвальное колесо. Оно сразу стало тяжёлым и не поддавалось. Галя наваливалась на него лёгоньким телом и уговаривала:

— Ну, миленькое! Ну, пожалуйста! Ещё разик!.. И штурвал, слава богу, пошёл, закрутился, завертелся. Штурвал-то вертелся, а катер, не колыхнувшись, по-прежнему плыл прямо на теплоход.

Быть беде!

От страха Галя закрыла глаза. Когда она их открыла, катер с баржой «под ручку» сами собой поворачивались налево и перегородили всю Каму.

Теплоход замедлил скорость и отчаянно загудел: у-уу-ууу! У-уу-ууу!..

«Ух! Уух! — ответила ему эхом Котловская шишка. — Ууух!..»

Камский бас, как гром из облаков, пророкотал в мегафон с теплохода:

— Капитан «Ориона»! Что с вами?

И стало тихо-тихо.

Быстро-быстро (откуда силы взялись?) Галя крутила вправо штурвальное колесо, чтобы освободить дорогу теплоходу. Опять катер «Орион» не обратил на её усилия никакого внимания и задумчиво плыл поперёк Камы. После заминки, когда девочка бросила штурвал, катер и баржа с неожиданным проворством развернулись направо.

И опять перегородили всю Каму.

В рубку вбежал отец, положил руки свои поверх рук дочери, плавно повернул штурвальное колесо, и катер выровнялся и покорно пошёл на створы.

— Вот и всё, — сказал отец. — А вы ревели.

Когда теплоход проплывал мимо, оттуда в мегафон опять пророкотал знакомый камский бас:

— Закусывать надо!