Башня. Новый Ковчег (СИ)

— Ерунду не говори. Ой. Что это у тебя такое? — Вера коснулась рукой кулона на шее Ники. — Я такого у тебя не видела.

— Это мамин кулон. Папа мне его отдал. Правда красивый?

Вера не успела ответить. В конце детской площадки показалась Оленька.

— Девочки, пойдёмте! — помахала Оленька рукой. — Кафе открылось.

Глава 12

Глава 12. Анна

Анна понимала: ей не стоило сюда приходить.

Они с Савельевым четырнадцать лет избегали друг друга, и на то были свои причины. Более того, она и наверх предпочитала не подниматься (да особо и некогда было — больничные дела отнимали много сил и времени), а уж если и поднималась, то старалась оставаться здесь не больше, чем на пару дней. А вот сейчас пришлось. Нужно было занести отчёты в департамент, кое с кем встретиться. Опять же совещание это насчёт карантина. Да ещё Борис так некстати задержал выдачу лекарств почти на две недели. Он и раньше задерживал, всегда отзванивался, говорил: «Аня, подожди», но в этот раз получилось дольше, чем обычно. Она не умела надавить на него, хотя, наверно, могла бы — не только Борис держал козыри в руках. Но не в её характере это было. Вот Борис мог. Но Литвинов — искусный манипулятор. Всегда им был.

В детстве и юности это выглядело забавным. Борька изо дня в день прощупывал чужие границы, действовал, где нахрапом, а где обаянием — в зависимости от ситуации. Причём зачастую даже не извлекая из этого никакой выгоды, просто из спортивного интереса. Или оттачивая своё мастерство. Одноклассники, учителя, школьная буфетчица, библиотекарь, мелкий соседский пацан — Борьке было всё равно, объектом его манипулирования мог стать любой. Иногда и Анна попадалась на его удочку, сама удивляясь потом, как это она позволила ему уговорить себя на очередную авантюру. Злилась, конечно (она и сейчас на него злилась), но Борис каждый раз так обезоруживающе улыбался и так искренне просил прощения, что в итоге ему всё сходило с рук. И единственным человеком, на которого не действовали Борькины манипуляции, был Павел.

Пашка хохотал до упаду, глядя, как Борька расставляет свои сети вокруг очередной жертвы, и, даже если в итоге всё оборачивалось не очень красиво и этично, Пашка принимал сторону друга. Он всегда оправдывал Бориса, защищая его ото всех, а иногда и от неё, Анны, когда она в очередной раз кричала: «Я этого Литвинова убью просто!».

— Да ну, Ань, он же не нарочно, — говорил Павел, загораживая друга от её тумаков. А Борька, выглядывая из-за Пашкиной спины, хитро и виновато улыбался:

— Правда, Ань. Я ж не нарочно, Ань.

Иногда Анне так не хватало их обоих, но те Борис и Павел остались в прошлой жизни. В том мире, который ещё не перевернулся…

Сегодня у неё был только Борис. А Павел… Нет, вряд ли она смогла бы, даже если бы очень этого хотела (а она хотела), выкинуть его из головы. Слишком значимое место он занимал когда-то в её жизни. Оставалось только одно — загружать себя до умопомрачения работой, чтобы отвлечься, чтобы не думать. Но сейчас, вынужденно застряв наверху, оставив на время больничные заботы, свой спасительный якорь, она постоянно мыслями возвращалась в прошлое.

Эти две недели вымотали её окончательно. Она боялась случайно столкнуться с Павлом: в коридорах, на лестнице, у дверей кабинетов. Ходила и оглядывалась. И лёжа ночью без сна на своей узкой девичьей кровати в квартире, где прошло её детство и юность, и разглядывая потолок, она вспоминала Лизу, и весёлого, смеющегося Пашку, и папу, живого, здорового, такого… понимающего.

Анна злилась. Старалась заставить себя думать о другом, важном, насущном, о больнице, о людях, которым она нужна, и всё равно раз за разом мысленно переживала те события, которые навсегда перевернули её жизнь.

Отчасти поэтому Анну вдруг «вынесло» в сегодняшнем разговоре с Борисом. И неожиданно пришло решение, то самое, которое привело её сюда — к дверям Пашкиной квартиры. Она даже знала, что она ему скажет, знала, но, когда Павел открыл ей дверь, все заготовленные по пути слова вылетели из головы и разлетелись — разбились на мелкие кусочки, наткнувшись на его удивлённый взгляд.

— Ты?

Серые пасмурные глаза были всё те же, но красивое лицо как-то затяжелело, и эта тяжесть придала чертам резкость и жёсткость. Павел сделал шаг вперёд, и она почувствовала в этом шаге смутную угрозу. Но он справился. Привычным и таким знакомым Анне жестом взъерошил короткие светлые волосы, и отступил назад, открывая перед ней проход.

— Проходи.

Он хотел ещё что-то сказать, но не успел — из глубины квартиры настойчиво и призывно зазвонил телефон. Павел быстро и с каким-то облегчением извинился и поспешил к себе в кабинет.