Башня. Новый Ковчег (СИ)

— Вы только вдумайтесь в значение слово «эвтаназия»! — с жаром говорила она, когда их неразлучная троица — она, Павел и Борис — собирались у Пашки в гостиной. — Оно означает «смерть во благо», а о каком благе, вернее, о благе кого так печётся ваш Совет?

Она делала упор на слове «ваш», стремясь поддеть и Борьку, и Пашку, которые с недавних пор тоже стали членами Совета.

— Нет, погоди, Аня, — в зелёных глазах Бориса искрилась насмешка. Он, вальяжно развалившись на диване, не сводил с неё взгляда. По красивому лицу блуждала улыбка. — Неважно, как мы его назовём…

— Конечно, неважно, — фыркала она. — Потому что вы его никогда не примете.

Это было что-то вроде интеллектуального спора. О чём-то, что находится за гранью возможного. И они спорили до хрипоты, влезая в философские дебри и кого только не цитируя, хотя справедливости ради стоило отметить, что спорили в основном она и Борис (она порицала и обвиняла, Борис пытался донести аргументацию Совета), а вот Пашка… Пашка в этих дискуссиях почти не принимал участия. Он либо молчал, либо старался под любым предлогом улизнуть, когда они касались скользкой темы.

— Пойду, погляжу, заснула ли Ника, — говорил он. Или:

— Я сейчас. Только проведаю Лизу.

И исчезал, оставляя их с Борисом одних.

Её сестра тоже в дебатах не участвовала. Их троица, скреплённая дружбой ещё в школьные годы, так и осталась только их троицей, и Лиза это понимала.

К тому же беременность сильно изматывала её сестру. Она быстро уставала и при каждом удобном случае старалась прилечь, заставляя Пашку нервничать и беспокоится больше обычного.

Лиза… чёрт, как она могла забыть!

Анна метнулась к столу, включила компьютер, нервно забарабанила пальцами, глядя, как медленно и неторопливо подгружается рабочий экран…

Лиза родила месяц назад. Роды были тяжёлые, но это было только начало — основные испытания их ждали впереди. Мальчик был очень слаб, и дело было, конечно, не только в слабости. Анна болезненно поморщилась, вспоминая очередной утренний разговор с сестрой.

— Анечка, он такой бледный и кашляет всё время. И плачет. У него животик болит, наверно. Ань, сделай что-нибудь, Аня…

Лиза нервно ходила по палате из угла в угол, прижимая ребёнка к груди, с болью и нежностью вглядывалась в бледное, покрытое испариной личико сына. Она была похожа на волчицу, готовую растерзать любого, кто осмелится приблизиться к её детенышу. Лиза сильно похудела, осунулась, она почти не спала. Шестым чувством ощущая смутную угрозу, и, ещё до конца не понимая природу этой угрозы, она в штыки воспринимала все попытки медсестёр и нянечек оказать хоть какую-то помощь, а любые предложения поспать пару часов, оставив ребёнка под присмотром медперсонала, встречала категорическим отказом. Доверяла она только сестре, и то — Анна это чувствовала, читала в настороженном Лизином взгляде — не до конца, не полностью, а лишь повинуясь вынужденной необходимости хоть кому-то доверять в этом мире.

Малыш захныкал, жалобно и устало, и почти сразу же его хныканье перешло в сиплый, задыхающийся кашель. Лиза запнулась, словно натолкнувшись на невидимую преграду, прекратила свой безумный бег по палате, замерла в оцепенении, словно её неподвижность могла остановить хриплый кашель ребёнка.

Анна в который раз подумала, что решение перевести Лизу с малышом в отдельную палату было правильным.

Для матерей и младенцев в Башне было предусмотрено так называемое пост-родильное отделение. Согласно медицинскому протоколу, составленному чуть ли не сто лет назад, после родов мать с ребёнком оставались здесь четыре месяца. По факту же, если не было каких-то проблем, их выписывали раньше. В редких случаях, когда у врачей возникали сомнения, или ребёнок был слишком слаб, задерживали в больнице ещё месяца на два.

Такая система была не совсем совершенной, но в условиях скученности людей в Башне требовалось обеспечить карантин для новорожденных и рожениц, чтобы избежать разного рода инфекций. К тому же система имела определённые преимущества и в плане организации. Патронажным сёстрам не нужно было мотаться по этажам, да и квалифицированная помощь детям и матерям оказывалась своевременно.

Палаты пост-родительного отделения были большими: на десять-пятнадцать человек, и иногда — если юный контингент подбирался излишне голосистым — очень шумными.

Для Лизы такое соседство было невыносимым. Она и после первых, в общем-то беспроблемных родов, едва вытерпела положенные четыре месяца в этом вертепе, и в этот раз Анна, больше даже под давлением Павла, чем самой Лизы, и пользуясь своим служебным положением, распорядилась поселить Лизу отдельно ото всех. А когда начались проблемы со здоровьем малыша, а они начались практически с первых дней его жизни, Анна уже не сомневалась в правильности своего решения.

— С Никой всё было не так, по-другому, а вот с Ванечкой… Аня, с ним всё хорошо? — Лиза наконец-то оторвала взгляд от маленького сморщенного личика сына. В её синих глазах Анна прочитала вопрос и надежду.