Башня. Новый Ковчег (СИ)

Забежав в комнату, аккуратно закрыла за собой дверь, постояла, прислушиваясь. В коридоре было тихо. Значит, отец по-прежнему сидит у себя в кабинете. Ника опустилась на кровать.

«А завтра? — спросила она сама себя. — Что будет завтра?». Ей всё равно придётся столкнуться с отцом. Разговаривать. Отвечать на вопросы. Утром или вечером, на следующий день или через день. Ника не знала, как ей быть. Она вдруг подумала, что совсем не знает своего отца. Она знает только то, что он говорил ей. И чему она безоговорочно верила. Но так ли это на самом деле? Что есть жестокость и что милосердие? Разве может быть смерть во благо? Анна нарушает закон, спасая людей, но спасать людей — это же не плохо, да? Значит, плох закон. И… если бы мама была жива, чью бы сторону выбрала она?

Сама толком не понимая, что она делает, Ника встала, достала рюкзак и стала быстро закидывать туда свои вещи. Обрывки мыслей, крутившиеся в голове, медленно соединялись, переплетаясь друг с другом, и вдруг сформировались в отчётливое решение: уйти. Да, просто взять и уйти. На какое-то время. Неважно куда, неважно к кому.

Ника достала из стола лист полимерной бумаги, обычной многоразовой, написала торопливым почерком: «Папа, я ухожу. Поживу пока у Веры или у Сашки. Мне надо побыть одной». Перечитала. Записка показалась ей глупой, но как написать по-другому, она не знала. А если ничего не написать совсем, отец всех на уши поднимет. Ника вздохнула и положила записку на стол. Но едва тонкий лист коснулся гладкой поверхности стола, как Ника поняла, что ни к Вере, ни к Сашке она не пойдёт. Ей нужно идти к Анне, чтобы увидеть всё самой, своими глазами, чтобы убедиться…

До утра оставалось несколько часов. Наверно, надо немного поспать, хотя спать совсем не хотелось. Ника всё-таки легла в кровать, не раздеваясь и не надеясь, что уснёт. Но неожиданно для самой себя она почувствовала, как глаза закрываются, и тяжёлый сон обволакивает её мягким покрывалом.

Ничего, подумала она, уже засыпая, ничего. Всё будет хорошо. Она просто сходит с Анной вниз, посмотрит и вернётся, обязательно вернётся…

***

— Ника, ты спишь? — отец тихонько зашёл в комнату, присел на краешек кровати. Наклонился, ласково провёл ладонью по волосам, прошептал. — Рыжик…

Ника не ответила, она уже крепко спала.

Павел Григорьевич встал, ещё раз посмотрел на дочь, потянулся было, чтобы выключить ночник, но передумал — вспомнил, как Ника в детстве боялась темноты. Ещё немного постоял и вышел из комнаты.

Записки он не заметил.

***

Кирилл Шорохов не спал. Лежал и прислушивался к шёпоту и шелесту, доносившимся из коридора. Ему всё чудилось, что где-то в заглядывающей в окна тьме негромко и неторопливо разговаривают призраки. А может так оно и было.

— Кирка, — мать нашарила его рукой, провела по плечу. — Спишь?

Он не отозвался, зажмурил глаза, словно, она могла что-то разглядеть в темноте.

— Ну, — спросил со своего места отец. — Уснул что ли?

— Уснул. Намаялся за сегодня.

Мать немного помолчала, потом то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

— Вань, что-то мне не по себе.

— Да брось, Люба, пустое. Уж ты-то хоть в панику не впадай.

— А кто-то ещё впадает?

Киру показалось, что мать улыбнулась, во всяком случае в тёплых её словах почудилась хоть и горькая, но улыбка.

— Егор чего-то совсем расклеился, — хмуро ответил отец. — Считает, что с нами обойдутся, как с неизлечимыми больными. Строго в соответствии с законом Савельева.

— Но мы ж не больные, — прошептала мать.

— Вот и я им про то же говорю, — в словах отца послышалась злость. — Паникёры!

Родители замолчали. Кир боялся пошевелиться. Никогда ему ещё так не хотелось, чтобы отец оказался прав. Обязательно, чтобы был прав.

Часть 2. Глава 1

Часть 2

Глава 1. Ника

— Отлично. Подготовьте третью палату. Ирина Александровна, что там у вас в хирургии? Хорошо. Петрова готовьте к операции. Да, на завтра. Катя, а вы что застыли? Ну что-что? К Ивлеву идите, помогите ему с приёмкой лекарств. Что вы топчетесь, Катя? Я помню про Тихонова. Идите, я сама с ним поговорю…

Ника с удивлением смотрела на Анну. Стоило той надеть медицинский халат, как прежняя Анна, нервная, усталая, чуть дёрганая, сотканная из углов и противоречий, наполненная раздражением и желчью, исчезла. Перед Никой стояла собранная и решительная женщина, подтянутая, властная, которая уверенным и чётким голосом отдавала распоряжения. Чувствовалось, что Анна в своей стихии. Это был её мир, где не было нужды притворяться, кем-то казаться, кому-то что-то доказывать. И этот мир, охватывая Анну, принимая её в свои объятия, смывал с неё неуверенность, страх, липкую тревогу. Даже боль, которая таилась в чёрной глубине её глаз, высыхала вместе с невыплаканными слезами. И эта другая Анна раскрывалась перед Никой, как цветок, и удивительным образом в законченной своей цельности и собранности становилась ближе и родней.