Башня Сююмбике (СИ)

  Но на этом дело не кончилось. Мама, чуткая к любым моим колебаниям, вдруг заподозрила, что я влюбился и стала аккуратненько интересоваться, какая это девушка. Я всячески отбивался, объясняя, что чудовищно устал из-за диссертации, которая очень трудно пишется, а так же сказывается весенний авитаминоз. Она мне не поверила, продолжая гадать, что это за особа, красивая или не очень, на кофейной гуще - чему маму научила в юности ссыльная алтайская шаманка.

  Диссертация моя действительно продвигалась плохо, во-первых, потому, что мне дважды меняли тему, и во-вторых, руководитель требовал достать немыслимые эмигрантские источники, а московская библиотека русского зарубежья в тот год только готовилась к открытию. Интернет таких архивов не предоставлял, слетать в Париж или в Прагу, где все это хранилось, я не мог, а на меня тем не менее наседали, уговаривая послать запрос в Москву, хотя это тоже было не бесплатно...

  Голова у меня болела от всего сразу, но сильнее оказывалась Диля. Я так скучал по ней, ничего в общем не зная, и ждал, что она скажет - ах, Никита Алексеевич, какой же вы странный, непонятный человек, ну зачем я с вами разговариваю, идите своей дорогой, а я пойду своей, потому что об этом черте что подумают, и меня замуж не возьмут, о ревуар, ариведерчи...

  Никита! Смотри, что у меня вышло! - подошла мама с белой кофейной чашкою в руках. Видишь этот завиток? Означает роковое знакомство! А эта спираль с бусинкой обещает большую любовь! Я заглянул в чашку. На дне чашки плавали скользкие кофейные одёнки. Никак они не складывались ни в завитки, ни в палочки, ни в комочки. Это была обычная кофейная масса, темно-коричневая и неинтересная. Но мама не сомневалась в своем методе. Иногда он совпадал с ходом событий: так, год назад она "предсказала" мое вхождение на поприще преподавателя, а еще раньше гуща "показывала" повышение домашних расходов, что всегда сбывалось из-за инфляции. Теперь мама "вычисляла" кофеем Дилю Вафину, девушку, с которой я всего лишь разговаривал на переменках. Мама, ну зачем выдумывать?

  И здесь мне покою нет! Придется идти к "лягушкам". "Лягушками" в Казани назывался небольшой фонтанчик на улице Баумана, возле которого денно и нощно кучковались туристы, назначали встречи, фотографировались, а я срисовывал его на холст. Удобнее было рисовать фонтан ранней весной или поздней осенью, когда разинутые лягушачьи пасти не извергали струйки воды и вокруг бродило не так много народу. Уж чего-чего, а воду можно подрисовать позже. Керамическая плитка почти высохла. Снега в круглой фонтанной чаше уже не осталось. Разложив немудреные инструменты, я стал перерисовывать металлических "лярв", не обращая внимания на фланирующую публику. Долго рассиживаться там не собирался, поэтому перенеся все, что мне было нужно для картины, сложил вещи и поднялся. На меня смотрела вредная рыжая Диля, в черном модном полупальто, в красноватом платке с турецкими огурцами.

  Я за вами наблюдаю, не сердитесь! У жаб - мое излюбленное место, специально не стала вам мешать. Ничего, пробормотал я, удивленный, что рисовал и не заметил ее, ничего. Я, как только сажусь рисовать, сразу отрубаюсь, перестаю замечать людей, не слышу, если ко мне обращаются... Полное погружение в творчество! Иначе не получится картина... Побегу теперь домой - рисовать уже красками по этим наброскам. Я обычно не беру с собой все, чтобы не растерять, доделываю не на улице...

  А если эта картина вас не устроит, вы мне ее продадите? - спросила Диля.

  Не знаю, я мало рисую, может, и отдам за чисто символические деньги, это ж не Ренуар...

  Символические - это сколько? - спросила она.

  Ну, рублей двести - вздохнул я, понимая, что Диля еще и жадина. Ужасно не хотелось уходить, но я попрощался и ушел. Вообще, кто такая эта Диля? Почему я ее и терпеть не могу, и люблю?! Всю дорогу я не переставал возмущаться. Узурпировать "жаб"!!! Тьфу! Это мои, только мои "жабы", никакой Диле Вафиной они не принадлежат! Вообще обнаглела!!! От возмущения даже позабыл, что это все-таки лягушки...

  А после вспомнил, на что похоже переживаемое мной. Однажды, еще в далеком детстве, я пошел с мамой в глухой темный лес. Кажется, с нами была еще ее дачная знакомая, знавшая там каждый уголок - на случай, если заблудимся. Мы долго плутали по обобранным, истоптанным местам, и в конце концов добрались до страшного оврага, забросанного буреломом, с ямами красновато-рыжей глины. Внизу били ключи, образуя вязкую топь, мох и осоки. Насколько огромен был этот овраг, сейчас даже невозможно вообразить. Метров девять в глубину, нет, больше. Но в низине, куда очень сложно дотянуться, прятались фантастические ежевичные заросли. Ежевика росла необыкновенно крупная, сладкая, ее было не просто много - пропасть! Бери не хочу. Носи ведрами. Вари варенье. Оставалась мелочь - спуститься в жерло оврага. Не по тропинке, заботливо протоптанной грибниками, а съехать пятой точкой вниз.