Башня у моря

Наступило молчание. Я направился к двери, но остановился, оглянулся.

– Керри хотела ирландское имя, – объяснил я наконец. – Патрик устроило нас обоих.

– Да, – выдавила мать. – Конечно.

– А теперь, мама, если ты меня извинишь…

– Да, как хочешь, – проговорила она и добавила, с трудом подбирая слова: – Хорошо, что в доме снова будет ребенок. Ты представить себе не можешь, какая радость это для меня…

4

Мой сын родился двадцать восьмого в четыре часа дня.

Вскоре после этого я увидел его.

Но сначала навестил Керри. Она рожала всего восемь часов, но очень устала и, когда я вошел, дремала. Сонным голосом пробормотала:

– Он такой хорошенький. Хорошенький. Ты его полюбишь.

Потом ее рука расслабилась в моей, а ресницы опустились. Я поцеловал ее и прошел в соседнюю комнату, где, словно кучка заговорщиков, стояли кружком моя тетя Маделин, доктор Кагилл, Нэнни и новая нянька из Лондона.

Войдя в комнату, я услышал звук, похожий на мяуканье, словно сюда забежал потерявшийся котенок, потом увидел что-то крохотное, его заворачивали в большую простыню.

– Замечательный ребенок, – дружелюбно сказала тетя Маделин. – Почти такой же замечательный, каким ты был в его возрасте. Подойди! Посмотри на него. Он тебя не укусит.

Я подошел поближе, едва веря, что такой маленький комочек может быть человеком.

– Крупный, здоровый ребенок, – добавил доктор Кагилл, сияя так, будто отцом был он. – Не меньше восьми фунтов.

– Восемь фунтов две унции, доктор, – уточнила Нэнни, сразу ставя его на место.

– Ну-ка! – воскликнула тетя Маделин. – Разве не замечательный ребенок?

Младенец снова мяукнул. У него было красное лицо, глаза закрыты.

– Да, – согласился я. – Очень милый.

– Хочешь его подержать? – спросила тетя Маделин.

– Лучше нет. Я боюсь его уронить.

– Не говори глупостей! – строго одернула тетушка и передала мне ребенка.

Мяуканье прекратилось. Ребенок уснул, а когда я опять посмотрел на его маленькое личико и увидел только спокойствие и безмятежность, то ощутил слепую, ни на чем не основанную веру, что мир – хорошее место и этому человеку в нем будет хорошо.

Моя роль страуса вдруг потеряла смысл. Я наконец вытащил голову из песка, а когда снова посмотрел на мир, в который походя привел сына, то понял, что этот мир стал для меня совершенно невыносим.

Я помню, как ясно подумал, словно вслух проговорил: вот здесь я приму бой. С этого момента я перестану смотреть в другую сторону.

5

Все дело в приоритетах. Я все время думал об этом, пока писал дяде Томасу. Я любил мать, но должен ставить Керри и ребенка на первое место. Моя мать жестоко пострадает, но она, в конце концов, была всего лишь пособницей свершившегося преступления, и дядя Томас был убежден, что хороший адвокат добьется ее оправдания. После процесса она сможет вернуться на какое-то время в Кашельмару, а когда оправится, я ее как можно мягче попрошу переселиться в Клонах-корт.

«Дорогой дядя Томас, я пишу, чтобы опровергнуть все мои слова из прошлого письма и просить Вашего немедленного возвращения в Америку…»

Мне не приходило в голову, что можно было подождать всего лишь три месяца до запланированного возвращения дяди Томаса в сентябре. Я и без того ждал слишком долго и не мог больше терять ни минуты. Преступник, убивший двоих, может убить и третьего, и если я сейчас ничего не предприму, то тоже стану пособником. Нужно было действовать. К тому же я больше не мог жить под одной крышей с убийцей моего отца и дяди.

«…Убежден, что дядя Дэвид был отравлен…»

Я пытался объяснить, почему лгал в предыдущем письме, но мои объяснения теперь лишались для меня смысла. Смерть дяди Дэвида слишком сильно меня потрясла, и я был не способен тогда действовать рационально. Просто хотел отложить последствия, убеждая себя, что ничего не произойдет.

Я дописал письмо и на следующее утро поскакал в Линон передать его в почтовую карету. После этого чувствовал такую слабость, словно растратил всю свою энергию на выполнение какого-нибудь Гераклова подвига. Когда же пришел домой, то отправился бы отдохнуть в свою комнату, если бы Джейн не перехватила меня в холле.

– Ах, Недди, случилось что-то ужасное – бедняжка Озимандия смертельно болен, но никто не посылает за доктором Кагиллом, никто не понимает, никто не помогает!

Я успокоил ее как мог, потом пошел с ней в ее спальню, где несчастное животное лежало в своей кошачьей коробке. Кот явно умирал. Его глаза подернулись туманом, дышал он с трудом. Вонь кошачьей рвоты была такая ужасающая, что нам пришлось выйти в коридор.

– Это крысиный яд, – стенала Джейн, умываясь слезами. – Я знала, что это плохо кончится. Яд все еще лежит в маленьких блюдечках на чердаке, и я говорила, что бедняжка Озимандия примет яд за молоко, если попадет на чердак. И вообще не понимаю, зачем понадобился крысиный яд. Считаю это ужасным оскорблением моим котам. Это все равно что сказать, будто они так глупы – даже мышей не ловят. А они не глупы! Говорили, что дядя Дэвид жаловался на мышей, но он, вероятно, ошибся, потому что с тех пор, как появился Озимандия, в доме не было ни одной мыши.