Башня у моря

Никак не могу понять такого болезненного интереса американцев к деньгам. Сам я к ним не питаю ни малейшего интереса и считаю, что они – ужасно скучная тема для разговора.

– Расскажи мне еще про Лондон, – попросила меня в тысячный раз Сара. – Сколько там мануфактурных магазинов? Я хочу походить по лондонским магазинам. Там есть такой изысканный магазин, как «Лорд энд Тейлор»? Или такой большой, как «Стюартс»?

У американцев странное представление: они считают, что в одном магазине должно быть все, а потому чем больше магазин, тем он лучше. Они уделяют огромное внимание размерам и непрерывно обсуждают всякие внушительные сооружения.

– Я смогу покупать столько платьев, сколько захочу? Я никогда не надеваю одно бальное платье дважды. Папа говорит, что мои счета за одежду совершенно разорительны.

Свадьба тоже предполагалась разорительная, но это, казалось, никого не волновало. Список гостей превысил пятьсот персон, но конца ему еще не было видно, а в дом приходило столько свадебных подарков, что я думал, мне придется нанять флотилию, чтобы перевезти их через Атлантику.

– Я люблю свадьбы, – сообщил мой маленький брат Дэвид, который никогда не бывал на свадьбе, но уже стал неизлечимо романтичным. – Люди красиво одеваются, играет органная музыка, поют песни. Мне Нэнни рассказывала.

Томас сочувственно посмотрел на него, потом дернул Маргарет за рукав. Он постоянно дергал ее за рукав, а особенно часто, когда она улыбалась Дэвиду.

– Мама…

– Да, дорогой?

– Когда мы вернемся в Англию?

– После свадьбы.

После свадьбы. Этот день казался таким далеким, что я думал, никогда до него не доживу. А Маргарет тем временем организовала мне несколько визитов, и я вдруг отправился поездом сначала в Бостон, потом в Филадельфию и наконец в Вашингтон. Больше всего мне понравилась Филадельфия; долина реки Скулкилл так прекрасна, а река, протекающая через город, похожа на английскую – неторопливая, петляющая и не очень широкая. Гудзон мне не нравился, а Сара им восхищалась, потому что он такой неанглийский своей шириной и окружающими его скалистыми вершинами. Он напоминал мне поездку на Рейн во время моего большого путешествия, а я после изгнания Дерри во Франкфурт всегда без особого энтузиазма относился ко всему немецкому.

Вашингтон мне не понравился – в этом городе есть что-то гнетущее, он методично выстраивается по плану, ему не позволяется расти естественно. Его атмосфера приводила в такое же уныние, как и бесконечные незаконченные улицы, уходящие в болотные топи. А вот Бостон оказался куда как более приятным, и еще мне понравились деревеньки Новой Англии, с их деревянными домами, зелеными ставнями и белыми стенами.

– Правда, Америка замечательная? – восторженно спросила Сара, когда я вернулся из моей последней поездки и докладывал о своих впечатлениях.

– Необыкновенная, – сразу же подтвердил я, уже зная: американцев нужно постоянно заверять, что они живут в прекрасной стране, но, откровенно говоря, увиденное мною не шло ни в какое сравнение с тем, что я видел в Англии или Европе.

– А как по-твоему, Новая Англия похожа на Старую Англию? – поинтересовалась Сара, жаждущая услышать детали.

– Вообще-то, нет, – сказал я, – хотя, конечно, Новая Англия замечательная.

– А чем она не похожа?

– Знаешь, Англия – Старая Англия – более обжитая, если ты меня понимаешь.

Она понятия не имела, что я имею в виду, и пришлось оставить попытки объяснить ей разницу.

– Вскоре ты сама все увидишь. После свадьбы.

Но до свадьбы было еще далеко.

А потом вдруг оказалось, что уже и не так далеко. В следующем месяце, на следующей неделе, завтра, и наконец я, все еще не веря своей счастливой судьбе, иду вместе с Сарой по проходу церкви Святого Томаса, мы выходим под яркое солнце июньского дня. Толпа радостно кричит, осыпает нас рисом. В особняке Мариоттов на Пятой авеню шампанское лилось рекой, пожелать нам счастья собралось семьсот пятьдесят гостей.

Ни у одного брака не было еще такого многообещающего начала.

5

Признаю, что я слегка побаивался медового месяца. Не по причине моей неопытности, хотя, если говорить откровенно, мне всегда казалось, что соитие – весьма переоцененное занятие. Удовольствия оно доставляет гораздо меньше, чем резьба по дереву, или рисование, или малевание акварельной кистью по манящей белизной странице альбома. Однако мужчина не может сказать – даже своему лучшему другу, – что он предпочел бы ковырять стамеской кусок дерева, чем соединяться своим телом с телом женщины, и, Господь свидетель, я не хотел быть белой вороной. Я и без того уже отличался от многих своими преимуществами и потому, когда представлялась такая возможность, вел себя как любой другой обыкновенный мужчина.