Башня

— Так на самом деле называется процесс усвоения знаний. То, что ты постигаешь, впитывается умом примерно так же, как телом усваивается пища, и становится частью тебя.

Кушетка оказалась такой мягкой, что Найл утонул в ней всем туловищем, как в воде. Едва улегся, как за стеклом, что сверху под балдахином, ожил свет и послышалось тихое гудение. Найл разом ощутил в теле глубочайшую, мучительно-сладкую безмятежность. Все скрытые недомогания, душевные муки, о наличии которых он часто толком и не догадывался, выявились наружу, словно камни из-под мелеющей воды, и принялись стаивать. В висках сухо стукнули молоточки, на мгновение вспыхнула головная боль, но тут же исчезла. Будто нежные невидимые пальцы проникали в самые недра его существа и теперь разминали, распутывали заскорузлые, окостеневшие узлы боли и страдания. Одним глубоким выдохом Найл словно вытеснил из груди все невзгоды, наслоившиеся за годы существования в этом мире. Мир уподобился теплому, укромному мироощущению младенца, засыпающего у материнской груди: уют спокойствия и полнейшая безопасность. Ленивыми рыбами проплывали в мозгу разрозненные образы, словно отзвуки голосов из иного мира. Найл тихо, безропотно канул в теплую пучину забытья.

Когда возвращалось сознание, вскользь успел заметить куцые обрывки воспоминаний, бессвязных событий, канувших одновременно с тем, как он раскрыл глаза. Какой-то миг Найл тщетно пытался определить, где же это он; пробуждение напоминало переход из одного сновидения в другое. Реальный мир в сравнении с грезами казался до странности простым и одномерным.

Когда Найл поворачивал голову, взгляд неожиданно упал на бюст мужчины с окладистой бородой и твердыми чертами лица, выдающими недюжинную силу характера. Надпись внизу гласила: «Платон». Прошло несколько секунд, прежде чем до юноши дошло, что он может читать символы, высеченные на постаменте. От охватившего волнения он даже сел. Больше в галерее никого не было, из окон струился солнечный свет. Выкарабкавшись с кушетки, Найл остановился перед бюстом. Под надписью находился забранный в стекло небольшой текст. Найл, заходясь сердцем от восторга, прочел громким голосом вслух: «Платон — настоящее имя Аристокл — родился в четыреста двадцать седьмом году до новой эры в Афинах. Прозвище „Платон“, что означает „широкий“, получил за свои широкие плечи. Разочаровавшись в политических амбициях, Платон основал Академию, ставшую, судя по всему, первым университетом…» Изумляло то, что был понятен смысл слов. Найл знал, что Афины — это город в Древней Греции, а «политические амбиции» означает попытку стать государственным деятелем; что университет — это школа передовой мысли. Глядя из окна, он сознавал, что перед ним небольшой город в Италии, достигший расцвета в Средние века. Река, на которой он стоит, именуется Арно, высокое белое здание с красным куполом — это собор, а квадратное угрюмое здание возле — старый дворец семейства Медичи, перед которым сожгли на костре Савонаролу…

Он сидел на стуле возле окна и не мигая смотрел на реку. Трудно определить, каков объем его знаний; всякий раз, перед тем как дать ответ на тот или иной вопрос, приходилось усиленно рыться в памяти. Он напоминал человека, унаследовавшего богатейшую библиотеку, но весьма приближенно представляющего, что на какой полке стоит.

Из белого столпа показался старец.

— Доброе утро. Как спалось, нормально?

— Пожалуй, да.

— Наверное, не прочь бы и поесть?

— Д-да, — Найл так был увлечен, что совершенно упустил это из внимания.

— Тогда тебе не мешает подкрепиться, прежде чем двинемся дальше. Ступай за мной.

Он провел Найла в небольшое помещение, где стояло несколько столов и стульев. Из окна открывался вид на реку, изгибом уходящую вдаль, и серую городскую стену. Неподалеку от окна стоял серебристый металлический ящик продолговатой формы.

— Это пищевой процессор. Натуральной пищи у нас здесь, боюсь, нет. Но люди перед отлетом с Земли добились больших успехов в пищевом синтезе. Выбирай, что хочешь, и нажимай на кнопку, еда появится внизу на раздаточном лотке.

Чуть сбоку от машины на стене висела таблица с перечнем блюд и напитков: говяжье филе, яичница с ветчиной, яблочный пирог со взбитыми сливками, торт-пекан, кексы, мороженое… Каждое блюдо было снабжено картинкой и серебристой кнопкой.

— Я бы на твоем месте выбирал блюда, которые можно есть руками, — посоветовал старец. — Телячьи отбивные здесь очень хорошие. И жареная утка, скорее всего, тоже. Томатный суп, думаю, тоже великолепен на вкус.

Найл, выбрав, нажал на нужные кнопки. В металлическом ящике коротко поурчало. Через пару минут внизу со щелчком открылась дверца, и наружу на металлическом подносе выскользнули три тарелки и стакан. Найл поднес их к столику возле окна. Одна из рам была приоткрыта, и в помещение задувал приятный ветерок. Снаружи доносилась разноголосица звуков: выкрики гребцов с реки, плеск весел в воде, плотный стук лошадиных копыт и скрип повозок.

Найл изумился, когда старец выдвинул стул и уселся напротив.

— Как тебе это удается, ты же бесплотный?