Басни

Ириса! петь хвалу всегда желал я вам,
Но вы певцов отвергли фимиам;
На смертных остальных вы непохожи в этом,
Желающих всегда хвалений быть предметом;
Красавицам, монархам, божествам
Влечение подобное пристойно,
И осуждать его здесь было б недостойно.
Напиток сладостный, волшебный нектар тот,
Который издавна певцами прославляем,
Каким земных богов мы часто опьяняем
(Охотно от него сам Громовержец пьет),
Ириса, похвалой зовется тот напиток.
Вы предпочли ему приятный разговор,
Предметов для него всегда у вас избыток,
Вам даже изредка любезен милый вздор
(Хотя последнему никто бы не дал веры);
Но свет в сужденьях близорук.
По мненью моему, и шутки, и химеры,
В беседе кстати все — от вздора до наук,
Все быть должно предметом разговора.
Дары свои так рассыпает Флора,
Но всякому цветку — его черед:
Из каждого пчела извлечь сумеет мед.
Позвольте же коснуться мне вопросов
Той философии, которая слывет
У нас новейшею. Нам говорит философ,
Что духа нет, есть только плоть одна,
И каждое животное — машина,
В которой действует известная пружина,
В движение приведена.
Не таковы ль часы с заводом,
Идущие всегда одним и тем же ходом?
Откройте же ее, взгляните в глубину,
Пружину вы увидите одну,
Она ближайшую спешит привесть в движенье,
Пока не зазвонит известный механизм.
Таков, по мненью их, животных организм.
Машиной каждой впечатленье
Воспринимается, и так же в свой черед
Она толчок a?oaei передает.
Но как же делается это?
Здесь приведу я смысл ответа.
Согласно этому ученью, лишены
Животные сознания и воли:
В них радость и печаль, любовь и чувство боли
Необходимостью одною рождены.
Так что ж они? — Часы!.. А что же мы такое?
О, мы — совсем другое.
Различие Декарт нам поясняет сам,
Декарт, которому наверно был бы храм
Языческим воздвигнут веком;
Меж разумом и человеком
Он — нечто среднее. Так, получеловек
И полуустрица — иной слуга вовек.
Вот каковы Декарта рассужденья:
"Один я одарен способностью мышленья.
Что занимает мысль мою
Один я это сознаю".
Известно вам, что если б размышляли
Животные, они едва ли
Могли бы в том отдать себе отчет.
Декарт же далее идет
И утверждает он, что действия животных
Зависят от одних влияний безотчетных,
Что рассуждать они не могут никогда.
Мы с вами этому поверим без труда;
И тем не менее, когда, травимый псами,
Напуганный людскими голосами
И звуками рогов, предвестников побед,
Маститый зверь, достигший лет преклонных,
Олень старается напрасно спутать след,
От ярости лiaoоa, погоней распаленных,
Он уклоняется, оленя юных лет
Подставив им взамен. И как его уловки,
Которыми продлить свои он хочет дни,
Как хитрости его, его обходы ловки!
Достойны участи счастливейшей они
И славного вождя. Но гончих разъяренных
Добычей он становится в борьбе,
Иных трофеев не стяжав себе.
Когда птенцов своих, едва лишь оперенных
И не умеющих летать,
В опасности их куропатка-мать
Увидит вдруг, искусно притворяясь,
Что пулею в крыло поражена,
Охотника и пса старается она
Отвлечь к себе. Когда же тот, кидаясь,
Готовится схватить ее, легко
Она взлетает высоко,
Над их смущением как будто издеваясь.
Близ севера есть дальняя страна.
Как в первобытные глухие времена,
Там люди все живут в невежестве глубоком;
Зато животные сооружают там
Над быстрою рекою иль потоком
Сооружения, подобные мостам.
Искусно строятся животными плотины:
Настилка из досок, затем из твердой глины.
Под предводительством главнейших мастеров
Работает артель бобров.
Известная во время оно.
Что перед этою — республика Платона?
Лишь только настает холодная зима,
Бобрами строятся удобные дома,
И по мостам они свершают переходы,
Меж тем как дикари переплывают воды.
Что лишены животные ума,
Я верить не могу и я скажу вам больше:
Герой, пред кем дрожит турецкая земля,
Мне сообщил рассказ, король великий Польши,
А лжи не может быть в устах у короля.
Король рассказывал, что на его границе
Из рода в род ведут войну зверьки,
Которые зовутся байбаки;
Они сродни приходятся лисице.
И столь искусная война
Едва ли меж людьми бывала ведена:
Разведчики, летучие отряды,
Шпионы, вылазки, засады,
Все ухищренья, без числа,
Науки, Стиксом порожденной,
Которая героям жизнь дала.
Дабы почтить хвалою заслужённой
Их подвиги, пусть Ахерон
Нам возвратит великого Гомера;
Пусть также и Декарт нам будет возвращен.
По поводу столь дивного примера,
Хочу я знать: что возразил бы он?
Пусть говорят: животных организмы
Лишь сложные природы механизмы,
Телесной памятью одной одарены,
И побуждения другого им не надо
Для действий, вроде тех, что мной приведены.
Им служит память местом склада:
Ища предмет знакомый в нем,
Они идут знакомым им путем,
И повторяется все в том же направленьи
Такое ж самое явленье;
Но мысли в них руководящей нет.
Мы действуем не так. Инстинкт или предмет
Не служит точкой нам исходной,
Мы побуждаемы лишь волею свободной.
Начало высшее во мне заключено
И существо мое ему подчинено;
Начало это, будучи духовным,
Отделено от тела, и оно
Является у нас властителем верховным
Всех действий. Но какая связь
Незримая, меж них установясь,
Его соединяет с телом,
Кто властен разрешить в определеньи смелом?
Владеет хорошо орудием рука;
Но в свой черед кому была она послушной?
И чьим велением несутся облака
И движутся миры стезею их воздушной?
Небесный дух, быть может, их ведет.
Такой же дух и в нас живет,
Пружины тайные приводит он в движенье.
Пути невидимы, мы видим лишь явленье;
Возможно их постичь — на лоне Божества.
И если правду всю сказать нелицемерно,
То сам Декарт, учения глава,
Знал то же, что и мы. Одно я знаю верно:
Дух этот чужд разумнейшим зверям,
Лишь в человеке он себе возводит храм.
И все ж растения, хотя оно и дышит,
Неизмеримо выше зверь.
Что скажет тот, кто мой рассказ услышит,
Который здесь я приведу теперь?
Две Крысы, бедствуя, искали пропитанья.
Они нашли Яйцо, и радость велика
Была у них: не целого ж быка
Двум крысам надобно! Но против ожиданья
У них Лиса явилась на пути.
Как от нее Яйцо спасти?
В передних лапах унести
Его вдвоем? Насколько можно,
Катить или тащить до места осторожно?
Все это значило б на риск большой идти.
Необходимостью исхода
Был создан план такого рода:
Пока Лиса могла бы их настичь,
С добычею укрыться бы умели
Они в норе своей. И вот для этой цели
Одна из крыс легла навзничь
И лапами яичко обхватила,
Другая ж, несмотря на кой-какой толчок,
(По счастью, путь был недалек),
Домой за хвост подругу дотащила.
Ведь после этого — лишь только наобум
Возможно отрицать и у животных ум.
По мненью моему, рассудком звери эти
Одарены настолько же, как дети;
А дети мыслят все уже на утре дней.
И, в силу этой же причины,
Я нечто выше и сложней
Признал бы у зверей, чем тайные пружины.
Уму их далеко до разума людей,
Но в них материя, являясь утонченной,
Мне кажется из света извлеченной:
Она — живей и подвижней огня;
Огонь возник, от дерева рождаясь,
И в свой черед гореньем очищаясь,
Прообразом души он служит для меня.
Я дал бы всем животным несомненно
Способность чувствовать, судить несовершенно
(Никак не более), и умничать совсем
Я воспретил бы обезьянам всем.
Что до людей — все были б мною
Наделены они душой двойною:
И душу первую я дал бы мудрецам,
Животным, детям и глупцам,
Всем без различия живущим в этом мире;
Вторая — более возвышенно чиста,
С душою ангелов носилась бы в эфире:
Им родственной душа была бы та,
И на свое начало не взирая,
Бессмертие стяжала бы она.
Но дщерь Небес — душа вторая,
В года младенчества пуглива и нежна,
Мерцающим лучом была б во мраке этом,
И разум вспыхнул бы с годами ярким светом,
Пока бы наконец не удалось ему
Материи рассеять тьму,
Которая по век и с силой неизменной
Царила бы в другой душе, несовершенной.

О. Чюмина