Басни

Два горожанина поспорили когда-то.

Один знавался с нищетой,

Хотя и был учен; другой

Был неуч, - жил богато.

И неуч думал одержать

Победу в распре шумной:

Он говорил, что уважать

Его обязан каждый умный.

Был просто глуп чудак: за что нам почитать

Того, за кем и не водилось прежде,

Да и теперь не числится заслуг?

Ученый волю дал кичливому невежде:

"Друг,

Болтал мой неуч, увлекаясь,

Себя считаешь ты влиятельным лицом.

Скажи - для всех открыт твой дом?

Что толку - целый век читать, не отрываясь?

Живут ученые в подвалах да углах,

Зимой как летом одеваясь;

За камердинера - их тени на стенах.

Сознаться, родина немного получает

От тех, что медный тратят грош.

По мне, тот гражданин и дорог, и хорош,

Чья роскошь пышная богатство расточает;

А в этой пышности живем лишь мы! Дойдут

Все те из прихотей, которых знатный просит,

К купцу и к мастеру, и к тем, что платья шьют,

И к той, которая их носит;

Затронут и ученых, вас,

Нам посвящающих подчас

Свои, оплаченные золотом, творенья".

Смолк неуч... Эту речь бесстыдного глумленья

Постиг заслуженный урок:

Ученый не сказал ни слова в заключенье,

И что он тут сказать бы мог?

Но за ученого отмстила

Война:

Разрушена была цветущая страна,

Где наших горожан жизнь мирно проходила.

Покинули они родимый городок...

Куда ни приходил невежда разоренный,

Нигде он выпросить пристанища не мог;

С любовью встречен был повсюду мой ученый.

Так распря их судьбой была разрешена.

Пусть мелют дурни - речь дурацкая смешна:

У знанья есть своя цена.

П. Порфиров.

Заимствована из сборника Абстемия (прим, к б. 24).

162. Юпитер и Перуны

(Jupiter et Tonnerres)

Людские видя заблужденья,

Сказал Юпитер с высоты:

"Создам другое населенье!

Преступный род, погибнешь ты!

В глубокий ад лети, Меркурий,

И злейшую из лютых Фурий

Сюда немедля приведи.

Пощады более не жди,

О род, не в меру мной любимый!"

Но гнев царя неумолимый

С теченьем времени остыл.

Цари! по воле высших сил,

Располагаете вы подданных судьбою!

Пускай же и у вас остынет первый пыл:

Пусть между гневом и грозою,

Последствием его, хоть ночь одна пройдет!

Меж тем Меркурий, чей полет

Чудесно скор, а речь - как мед,

Спустился в Ад к зловещим сестрам.

Руководимый взором острым,

Он предпочтенье отдает

Алекто грозной - пред Мегерой

И Тизифоной. В свой черед,

Довольная такою мерой,

Клянется та весь род людской

Послать к Плутону на покой,

В пределы мрачного аида.

Грозила тщетно Эвменида:

Царь передумал, - и назад

Он Фурию отправил в ад.

Но все же, более для вида,

На землю он Перуны шлет:

Отец, который сына бьет,

Старается ударить мимо...

И молния сожгла одну

Незаселенную страну.

С тех пор гордясь невыразимо,

Зазнались люди без стыда.

Олимп разгневался тогда;

Богов верховный повелитель,

Юпитер сам, Тучегонитель,

Поклялся Стиксом наконец,

Что он пошлет на землю грозы.

Не веруя в его угрозы,

Смеялись боги. Он - отец,

Душе которого знакомы

Любовь и жалость. Пусть же сам

Дозволит он другим богам

Вернейшие измыслить громы.

Немедля выковал Вулкан

Двойной с Перунами колчан:

И те, которые летели,

Не уклоняясь, прямо к цели

Их олимпийцев шлет синклит;

Другие, чей удар грозит

Высоким лишь вершинам горным,

В пути своем по временам

Совсем теряются бесследно.

Для нас угроза их - безвредна:

Лишь эти шлет Юпитер сам.

О. Чюмина.

Идею этой басни Лафонтен, по мнению комментаторов, взял у Сенеки, из его "Естественных вопросов". Сенека рассказывает, что, по воззрениям этрусков, есть три рода громов, "бросаемых Юпитером". Первый, который он бросает не советуясь ни с кем, безвреден; два других, напротив, которые он бросает поnле совета с богами Олимпа, ужасны и опустошительны.

163. Сокол и Каплун

(Le Faucon et Le Chapon)

Как сладок голосок предателя порою!

Не доверяйтесь вы ему:

Тот, право, не дурак, кто опытной душою

Не верит ничему.

Раз Маннский гражданин Каплун был приглашаем

Перед хозяйские пенаты в суд предстать:

Суд этот попросту мы печкой называем.

Все слуги, чтоб домой ответчика загнать,

Лукаво зазывая,

Кричали: "Цып, цып, цып..." Но, быстро удирая,

Наш малый не дурак не верил им ничуть.

"Эй, слуги!-молвил он, смеясь.-Груба чрезмерно

Приманка ваша; вам меня-то не надуть

Наверно".

Сокол и Каплун

Питают каплуны к нам веры очень мало,

Инстинкт ли, практика ль им это подсказала:

Беглец, кого с таким трудом

Ловили, был назавтра нужен

На ужин,

К жаркому за столом;

Без этой почести вся живность

Жила бы, думаю, гораздо веселей.

Вот Сокол, на жердях сидевши, увидал,

Как молодец наш удирал...

И крикнул Каплуну: "Поверь, твоя наивность

И глупость пресмешны... Невежи вы, ей-ей...

Вот я: с хозяином охотиться умею,

И вновь к нему спешу с добычею своею.

В окне он, видишь ты? Он ждет тебя... Скорей!

Да ты оглох никак?"

"Нет, все я слышу: говор

И зов... да что, скажи, что надобно ему?

А этот дядя повар

С ножом страшилищем гоняется к чему?

Ты сам на этот зов хотел бы возвратиться?

Нет, я уж побегу... Так перестань глумиться

Над непокорностью, внушившей мне бежать,

Хоть слышу за собой зов сладкий и певучий...

Ах, если б довелся тебе подобный случай,

Так много соколов на вертеле видать,

Как много каплунов я вижу ежедневно,

Ты б не бранил меня столь гневно".

П. Порфиров.