Басни

По поводу столь дивного примера,

Хочу я знать: что возразил бы он?

Пусть говорят: животных организмы

Лишь сложные природы механизмы,

Телесной памятью одной одарены,

И побуждения другого им не надо

Для действий, вроде тех, что мной приведены.

Им служит память местом склада:

Ища предмет знакомый в нем,

Они идут знакомым им путем,

И повторяется все в том же направленьи

Такое ж самое явленье;

Но мысли в них руководящей нет.

Мы действуем не так. Инстинкт или предмет

Не служит точкой нам исходной,

Мы побуждаемы лишь волею свободной.

Начало высшее во мне заключено

И существо мое ему подчинено;

Начало это, будучи духовным,

Отделено от тела, и оно

Является у нас властителем верховным

Всех действий. Но какая связь

Незримая, меж них установясь,

Его соединяет с телом,

Кто властен разрешить в определеньи смелом?

Владеет хорошо орудием рука;

Но в свой черед кому была она послушной?

И чьим велением несутся облака

И движутся миры стезею их воздушной?

Небесный дух, быть может, их ведет.

Такой же дух и в нас живет,

Пружины тайные приводит он в движенье.

Пути невидимы, мы видим лишь явленье;

Возможно их постичь - на лоне Божества.

И если правду всю сказать нелицемерно,

То сам Декарт, учения глава,

Знал то же, что и мы. Одно я знаю верно:

Дух этот чужд разумнейшим зверям,

Лишь в человеке он себе возводит храм.

И все ж растения, хотя оно и дышит,

Неизмеримо выше зверь.

Что скажет тот, кто мой рассказ услышит,

Который здесь я приведу теперь?

Две Крысы, бедствуя, искали пропитанья.

Они нашли Яйцо, и радость велика

Была у них: не целого ж быка

Двум крысам надобно! Но против ожиданья

У них Лиса явилась на пути.

Как от нее Яйцо спасти?

В передних лапах унести

Его вдвоем? Насколько можно,

Катить или тащить до места осторожно?

Все это значило б на риск большой идти.

Необходимостью исхода

Был создан план такого рода:

Пока Лиса могла бы их настичь,

С добычею укрыться бы умели

Они в норе своей. И вот для этой цели

Одна из крыс легла навзничь

И лапами яичко обхватила,

Другая ж, несмотря на кой-какой толчок,

(По счастью, путь был недалек),

Домой за хвост подругу дотащила.

Ведь после этого - лишь только наобум

Возможно отрицать и у животных ум.

По мненью моему, рассудком звери эти

Одарены настолько же, как дети;

А дети мыслят все уже на утре дней.

И, в силу этой же причины,

Я нечто выше и сложней

Признал бы у зверей, чем тайные пружины.

Уму их далеко до разума людей,

Но в них материя, являясь утонченной,

Мне кажется из света извлеченной:

Она - живей и подвижней огня;

Огонь возник, от дерева рождаясь,

И в свой черед гореньем очищаясь,

Прообразом души он служит для меня.

Я дал бы всем животным несомненно

Способность чувствовать, судить несовершенно

(Никак не более), и умничать совсем

Я воспретил бы обезьянам всем.

Что до людей - все были б мною

Наделены они душой двойною:

И душу первую я дал бы мудрецам,

Животным, детям и глупцам,

Всем без различия живущим в этом мире;

Вторая - более возвышенно чиста,

С душою ангелов носилась бы в эфире:

Им родственной душа была бы та,

И на свое начало не взирая,

Бессмертие стяжала бы она.

Но дщерь Небес - душа вторая,

В года младенчества пуглива и нежна,

Мерцающим лучом была б во мраке этом,

И разум вспыхнул бы с годами ярким светом,

Пока бы наконец не удалось ему

Материи рассеять тьму,

Которая по век и с силой неизменной

Царила бы в другой душе, несовершенной.

О. Чюмина.

Это произведение Лафонтена все направлено против учения Декарта об автоматичности животных. Предполагали, что оно написано по просьбе г-жи де ла Саблиер. Но, страстный наблюдатель животных, баснописец не нуждался в просьбах, чтобы быть против этой односторонности картезианизма. Источник самого рассказа о двух крысах и яйце неизвестен. В середине стихотворенья Лафонтен говорит о польском короле Яне Собесском, победителе турок, которого он встречал в салоне г-жи де ла Саблиер, когда тот был в Париже.

190. Человек и Змея

(L'Homme et la Couleuvre)

Раз Человек Змею увидел.

"Ах, гадина!- сказал он. -Ну, постой!

Чтоб никого ты больше не обидел,

По чести я разделаюсь с тобой".

И после этих слов творенье злое

(Змея, не человек, хоть толкование иное

Легко возможно допустить),

Змея дала себя схватить;

В мешок положена, завязана потуже

И к казни злой присуждена к тому же.

За дело ли? - вопрос. Но, чтобы оправдаться,

Счел нужным Человек сказать такую речь:

"Не смея даже колебаться,

Я должен жизнь твою на пользу всем пресечь.

Ты - символ всех неблагодарных,

Всех подлых, злобных и коварных!

Умри ж!" -Змея ему в ответ:

"Когда бы люди осуждали

Неблагодарных, то едва ли

Из них самих увидел бы кто свет.

Во имя правды, пользы, чести,

Потехи ради иль из мести

Тобою я осуждена

На смерть-и умереть должна;

Но перед смертью откровенно

Скажу тебе: из века в век

Неблагодарным неизменно

Не змеи были - человек!"

Смутился Человек от этих резких слов

И отвечал Змее: "Хоть речь твоя лукава

И хоть казнить тебя принадлежит мне право,

Но доказать тебе готов

Я ложь твою. Пусть нас другой рассудит:

Как скажет, так оно и будет!"

Корова тут случилась на пути;

Зовет ее он подойти,

И весь свой разговор от слова и до слова

Передает. - Не стоило и звать меня

Для этих пустяков! - ответила Корова.