Бастард 2

— Теперь, идиотка ты такая, мы будем пытаться выжить! — меня накрыла волна ярости — Ты, тупая сука, считала императора ослом?! Да он все знал о вашем заговоре! ЗНАЛ, дура! Знал, только доказать не мог! А теперь доказательства у него есть! Он все рассчитал точно — знал, что этот придурок придет уговаривать меня участвовать в заговоре, знал, что ты меня соблазнила нарочно, а потом еще и попыталась привязать к себе общим ребенком! Да не одним, сука ты эдакая! Сразу двумя! Я растекусь, как сопля, узнав, что вы беременны моими детьми, и пойду у вас на поводу, как бычок на заклание! И когда заговор удастся — если удастся — вы будете править от моего имени, ибо я дурак малолетний, ничего не понимающий в интригах, вы такие все мудрые, как сама Мать Создателя! О господи… ну какие же вы дуры! Содия, ослица ты тупая, я тебе открою тайну! Существует приказ — убрать тебя в ближайшие дни! И Кирию, кстати, тоже! Кто приказал вас убить? А ты догадайся, ослица ты перехожая! Кто может отдать приказ убрать таких важных личностей как вы? И на этого придурка тоже есть приказ на уничтожение! А кто должен вас всех убрать, хочешь узнать? Ну?! Хочешь?!

— Кто? — Содия сделалась белой, как мраморная статуя. Ее пальцы вцепились в столешницу, а губы тряслись, как если бы ее лихорадило от холода.

— Я! Я, моя дорогая подруга! Мне приказали вас убрать! В наказание за кое-какие мои преступления! Какие? Не ваше ослиное дело! Я-то думал и правда — в наказание. Но нет. Или, не так — не только в наказание. Еще и потому, что вас, ослиц, использовали как инструмент в борьбе за трон. Кстати, вас все равно бы убрали — не тот, так этот. При проигрыше вас убирает император, при выигрыше — заговорщики. Ну а я как кукла у них на ниточке.

Я посидел в гробовой тишине, нарушаемой еле слышным похрюкиванием одноглазого полутрупа, и добавил, с неожиданной для себя горечью:

— Соди, Соди… ведь ты вроде как взрослая, умная женщина! Ну как ты могла повестись на такое дерьмо?! Ну зачем, зачем тебе это надо было?! Ну вот скажи — зачем? Должность у тебя отличная! Деньги? Ты купаешься в деньгах! ЭТО было зачем?

Молчание. Минута, две, потом голос Кирии:

— Я тебе говорила, Соди… не связывайся! Ведь говорила? Ты меня ругала за легкомысленность, а сама что сделала?

— А я тебе говорила — не уверена, так не ввязывайся! — рявкнула Содия — Ты сказала, что меня не оставишь! Что мы с тобой как сестры! Теперь чего мне мозг клюешь?! Говорила, говорила… ну, говорила!

Она повернулась ко мне, и с той же яростью бросила:

— Да! Надо было! Потому что вижу — в стране можно сделать многое! Такое, после чего она станет процветающей! Можно улучшить жизнь людей! Можно оставить после себя след, о котором станут говорить: «Правление Эдварда было лучшим в истории Империи! И его советники были лучшими! Особенно — две женщины, которые давали ему самые лучшие советы!» А теперь посмотри — в Совете есть женщины?! Нет?! А почему?! А потому что эти скоты считают женщин низшими существами, и не доверяют им правление государством! А сами загнали империю в угол! Постоянно — то восстания после голода из-за наводнений, то восстания после засухи! А что с Академиями?! ЗАЧЕМ разделять Академии на простолюдинов и аристократов?! Почему простолюдинов надо обучать по сокращенной программе, в худших условиях, и это притом, что многие из них гораздо сильнее аристократов в магии! А рабство?! Зачем нам рабство?! Оно тормозит экономику! Об этом говорят давным-давно, но никто и палец о палец не ударил, чтобы запретить рабовладение! Ты видел, в каких условиях живут крестьяне? Да они почти не отличаются от рабов! Разве нельзя улучшить их жизнь? Ведь если они будут жить лучше — значит, и больше продукции произведут! Да, у меня все есть! И больше чем нужно одному человеку! Но я думаю за Империю! Думаю за людей!

Содия задохнулась, закашлялась, села за стол, опустила голову на сложенные крестом руки. Снова воцарилось молчание.

— А у нас нет рабства — в тишине раздался голос Ирен — Папа запретил рабовладение. За попытку кого-либо поработить можно и на каторгу попасть. И крестьяне у нас процветают. Они живут в поселках, папа назвал их коммунами. У них всякие приспособления для работы, урожаи очень большие. Все нам завидуют.

— Ты все слышала? — я повернулся к девушке, осматривая ее с ног до головы. Как всегда, она была прекрасна в своем светлом сарафане, или как он там называется. Солнце как раз заглянуло в окно, и лучи пробили тонкую ткань платья, сделав его почти прозрачным. И я жадно впился глазамив очертания стройной фигурки Ирен, почти забыв о том, что сейчас происходит вокруг меня. Гормоны, чего уж там… молодняк думает не головой, а ей… ага, головкой. Мне большого труда стоит удерживать мое тело от необдуманных, импульсивных поступков. И вот сейчас ужасно захотелось обнять Ирен, впиться поцелуем в ее губы, прижаться всем телом и… уйти вместе с ней, оставив всю эту свору разгребать то, что они нахреновертили.

— Почти все — говорит Ирен, подходит ко мне, и кладет руку на плечо — Можно, я посмотрю твою рану?