Бастард де Молеон

— Больше не говорите со мной ни о короле, ни о донье Бланке, ни обо мне при этом проклятом мавре, который постоянно вызывает у меня желание натравить на него моего пса! — со злостью воскликнул он. — Не говорите со мной об этом до ужина, когда мы останемся одни и сможем побеседовать спокойно. Мавр Мотриль будет вынужден оставить нас наедине, он не ест вместе с христианами, и, кстати, ему надо присматривать за носилками.

— Он что, прячет в этих носилках свои сокровища?

— Да, — улыбнулся великий магистр, — вы совершенно правы, в них его сокровище.

В этот момент к ним подошел Фернан; Аженор уже допустил за день множество оплошностей и теперь боялся казаться нескромным. Но его любопытство, которое он сдерживал, от этого не уменьшилось.

Фернан пришел, чтобы получить распоряжения своего господина, потому что палатку дона Фадрике уже установили в центре лагеря.

— Приготовь нам ужин, мой добрый Фернан, — обратился принц к молодому человеку, — рыцаря, наверное, терзают голод и жажда.

— Но я вернусь, — сказал Фернан. — Вы знаете, что я обещал не отходить от вас ни на шаг, и знаете, кому я обещал это.

Щеки великого магистра на мгновение покраснели.

— Останься с нами, дитя мое, ведь от тебя у меня секретов нет, — сказал он.

Ужин был накрыт в палатке великого магистра, и Мотриля, действительно, на нем не было.

— Теперь, когда мы одни, — сказал Аженор, — вы ведь сами сказали, что у вас нет секретов от меня, расскажите мне, дорогой сеньор, что же произошло, чтобы я впредь не допускал ошибки, подобной той, что совершил недавно.

Дон Фадрике с беспокойством огляделся.

— Полотняная стена — ненадежное укрытие для тайны, — заметил он. — Здесь можно подглядывать снизу и подслушивать снаружи.

— Ну что ж, поговорим о другом. Несмотря на мое вполне естественное любопытство, я подожду, — ответил Молеон. — И кстати, если этому сатане придет в голову снова помешать нам, до Севильи мы все-таки найдем время, чтобы поговорить друг с другом, ничего не опасаясь.

— Если бы вы не так сильно устали, — заметил дон Фадрике, — я предложил бы вам выйти со мной из палатки — мы захватили бы мечи и надели плащи — и пройтись в сопровождении Фернана. Мы смогли бы побеседовать на равнине, найдя достаточно открытое место, чтобы быть уверенными, что в пятидесяти шагах от нас мавр не превратился в змею — такова его природная сущность — и не подслушивает.

— Сеньор, я никогда не устаю, — ответил Аженор с той улыбкой, что придают человеку сила и неиссякаемая уверенность молодости. — Часто, весь день пробегав за серной по откосам самых высоких вершин наших гор, я возвращался домой поздно вечером, но мой благородный опекун Эрнотон де Сент-Коломб говорил: «Аженор, мы взяли в горах медвежий след, я знаю, где скрылся зверь; хотите пойти со мной в облаву?» Я успевал лишь выложить добытую дичь и в любое время снова отправлялся на охоту.

— Тогда пошли, — сказал великий магистр.

Сняв шлемы и доспехи, они закутались в плащи — не только потому, что ночи в горах прохладные, сколько из желания остаться неузнанными, — и вышли из палатки, направившись в ту сторону, где могли скорее выбраться из лагеря.

Пес хотел было идти за ними, но дон Фадрике подал ему команду, и умное животное улеглось у входа в палатку; все так хорошо знали пса, что он мог сразу же выдать друзей.

Они не прошли и нескольких шагов, как путь им преградил часовой.

— Чей это солдат? — спросил Фернана дон Фадрике, отступив на шаг.

— Ваша милость, это Рамон, арбалетчик, — ответил паж. — Я хотел, чтобы сон вашей милости охраняла надежная стража, и сам расставил часовых. Вы же знаете, что я обещал беречь вас.

— Тогда скажи ему, кто мы, — приказал великий магистр, — этому мы можем без опаски назвать себя.

Фернан, подойдя к часовому, что-то ему шепнул. Солдат поднял арбалет и, почтительно отойдя в сторону, пропустил их.

Но едва они отошли футов на пятьдесят, как в темноте вдруг возникла белая неподвижная фигура. Великий магистр, не зная, кто бы это мог быть, пошел прямо на сие приведение. Это был второй часовой, закутанный в плащ с капюшоном; он преградил им путь копьем, сказав по-испански с гортанным арабским выговором:

— Прохода нет.

— А этот откуда? — спросил дон Фадрике у Фернана.

— Не знаю, — ответил паж.

— Разве не ты поставил его здесь?

— Нет, он же мавр.

— Пропусти нас, — приказал по-арабски дон Фадрике.

Мавр покачал головой, держа у самой груди великого магистра копье с острым наконечником.

— Что все это значит? Меня что, взяли под стражу? Меня, великого магистра, меня, принца? Эй, стража! Ко мне!

Фернан достал из кармана золотой свисток и засвистел.

Но раньше стражи и даже раньше часового-испанца, стоявшего в пятидесяти шагах позади них, вихрем, огромными прыжками примчался Алан: он узнал голос хозяина и понял, что тот зовет на помощь; ощетинившийся пес стремительно, подобно тигру, кинулся на мавра и с такой силой вцепился ему в горло, прикрытое складками плаща, что солдат упал, успев издать крик тревоги.