Бастард де Молеон

Мы уже сказали, что Аженор встал поздно; поскольку Мюзарон последовал примеру хозяина, хотя улегся спать гораздо позже Аженора, то оба не заметили в саду, прилегающем к жилищу дона Педро, человека, который уже с рассвета, низко пригнувшись, с явной тревогой рассматривал следы, оставшиеся на рыхлой садовой земле, и оглядывал помятые ело* манные ветки кустов, что окружали домик Аиссы.

Этим человеком, закутанным в просторный плащ, был мавр Мотриль; со свойственной людям его расы проницательностью он сравнивал их, как ищейка, взявшая след, с которого ее ничто не может сбить.

— Ну да, — приговаривал Мотриль (глаза у него горели, ноздри раздувались), — правильно, вот на этой аллее мои следы. Я узнаю их по форме моих туфель. Вот, рядом, более глубокие следы принца Уэльского; он был в сапогах с подковами, а доспехи утяжеляли его шаги. Вот, наконец, следы короля дона Педро. Они едва заметны, ведь походка у него легкая, как у газели. Да, это наши следы. Ну а это чьи?.. Не знаю.

И Мотриль перешел из кустов жимолости в массив деревьев, где так долго прятался Молеон.

— Здесь следы глубже, резче, разнообразнее, — бормотал он. — Откуда они идут? Куда? Ну да, к дому… Вот они снова, и доходят до стены. Здесь они глубже. Тот, кто тут ждал, наверняка привстал на цыпочки, вероятно пытаясь дотянуться до балкона. Сомнений нет, он хотел пробраться к Аиссе. Значит, Аисса с ним в сговоре! Именно это и надо выяснить.

И мавр, склонившись над следами, с озабоченным видом стал их разглядывать.

Через несколько минут он прошептал:

— Это след человека, носящего обувь франкских всадников. Вот бороздка, прочерченная шпорой… Посмотрим, откуда она тянется…

И Мотриль пошел вдоль бороздки, которая вывела его к кустам жимолости, где он снова начал свои поиски.

— Тут был еще кто-то, — пробормотал он. — След совсем другой. Вероятно, этот явился следить за нами, а первый пришел к Аиссе. Мимо шпиона мы прошли, едва не задев его, и он, наверное, слышал наш разговор. О чем же мы говорили, когда проходили здесь?

Мотриль попытался вспомнить те слова, что он говорил в этом месте, и слова своих спутников.

Но отнюдь не политика больше всего занимала Мотриля, и поэтому он быстро вернулся к изучению следов.

Тут он обнаружил широкую полосу, что вела к стене. Стало ясно, что в сад спустились трое мужчин; один из них укрывался за смоковницей, так как нижние ветки дерева были обломаны. Он, наверное, просто караулил.

Другой забрался в кусты жимолости; он, без сомнения, шпионил.

Наконец, третий дошел до массива деревьев, немного подождал и отсюда пробрался к особняку Аиссы; это наверняка был ее любовник.

Мотриль пошел назад по следам и очутился у подножия стены, которая отделяла дом Эрнотона де Сент-Коломба от особняка, проданного принцу Уэльскому. Здесь мавру все стало таким ясным и очевидным, будто он читал раскрытую книгу.

Стойки лестницы оставили в земле две ямки, а ее верх слегка повредил карниз стены.

«Они пришли оттуда», — подумал мавр.

Тогда он сам поднялся по лестнице и с жадным любопытством заглянул в сад Эрнотона; но было раннее утро, Аженор и Мюзарон, как мы уже сказали, еще не проснулись. Поэтому Мотриль никого не увидел, а лишь заметил по ту сторону стены другие следы, что тянулись к дому.

«Буду следить за ними», — решил он.

Весь день мавр расспрашивал соседей, но слуги Эрнотона были неболтливы; кстати, они не знали Энрике де Трастамаре и впервые видели Аженора. Они рассказали совсем мало и почти ничего не сообщили ни лазутчику мавра, ни самому Мотрилю, повторяя: «Наш гость — крестник сеньора Эрнотона де Сент-Коломба». Мотриль решил обратиться к хозяину дома.

Наступил вечер.

Короля дона Педро вместе с его верным министром ожидали во дворце принца Уэльского. В назначенный для визита час Мотриль был готов и вместе с королем пришел на совет как человек, душевные заботы которого не отвлекают его от исполнения долга.

Молеон — он поджидал ухода мавра и знал, что Аисса осталась одна, — как и накануне, взял меч, приказав оруженосцу держать оседланных лошадей во дворе дома Эрнотона; потом, приставив лестницу к стене в том же месте, что и накануне, спокойно перелез в сад принца Уэльского.

Стояла ночь, напоминавшая дивные ночи Востока; она была похожа на вчерашнюю и обещала быть столь же прекрасной, наполненной ароматами и тайнами.

Поэтому ничто, кроме избытка радости, не нарушало сердечного спокойствия Аженора; ведь то, что люди называют предчувствием, иногда представляет собой лишь чрезмерное блаженство, которое заставляет нас трепетать за найденное нами хрупкое счастье, способное разбиться от любого прикосновения. Совершенно беззаботному человеку неведомо полное счастье, и редко самый отважный влюбленный идет на свидание с возлюбленной, не испытывая трепетного страха.