Бастард де Молеон

— Постойте, — сказал Дюгеклен, — подождите, господин легат. Одного я вас не отпущу — ведь по дороге на вас могут напасть, а мне, бес меня забери, это было бы неприятно.

Легат был потрясен, и это доказывало, что, в отличие от Дюгеклена, не поверившего его словам, он, папский посланец, поверил словам Дюгеклена.

Коннетабль, молча шагая рядом с мулом, которого вел в поводу ризничий, проводил легата до границ лагеря; но их сопровождал столь выразительный ропот, столь грозное бряцание оружия и столь угрожающие проклятия, что отъезд, хотя и под охраной коннетабля, показался бедному легату куда страшнее приезда.

Поэтому, едва выехав за пределы лагеря, легат пришпорил своего мула так, словно боялся погони.

IV КАК ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВО ПАПА УРБАН V В КОНЦЕ КОНЦОВ РЕШИЛСЯ ОПЛАТИТЬ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД И БЛАГОСЛОВИТЬ КРЕСТОНОСЦЕВ

Перепуганный легат еще не вернулся в Авиньон, а Дюгеклен двинул вперед войска, и это сильно напугало Урбана V, с высоты террасы наблюдавшего за тем, как замыкается грозное кольцо окружения. Благодаря этому маневру Вильнёв-ла-Бепод и Жервази были взяты без сопротивления, хотя в Вильнёве стоял гарнизон из пятисот или шестисот солдат.

Занять эти города коннетабль поручил Гуго де Каверлэ. Он знал манеру англичан располагаться на постой и не сомневался, что на авиньонцев подобное начало военных действий произведет должное впечатление.

Действительно, в тот же вечер с высоты городских стен авиньонцы могли видеть большие костры, которые с трудом разгорались, но каким-то чудом все-таки неизменно ярко вспыхивали. Постепенно ориентируясь и узнавая места, где бушевало пламя, они убеждались, что горели их собственные дома, а на растопку шли их оливковые деревья.

Одновременно англичане сменили вина из Шалона, Торена и Бона, остатками коих они еще пробавлялись, на вина из Ривзальта, Эрмитажа и Сен-Перре, которые показались им крепче и слаще.

При зареве пожаров, опоясывавших город и освещавших англичан, которые располагались на ночлег, папа и собрал свой совет.

Мнения кардиналов, по обыкновению, и даже резче, чем обычно, разделились. Многие склонялись к ужесточению, которое должно было бы обрушиться не только на наемников, но и на Францию спасительным страхом.

Однако легат, в чьих ушах еще звучали крики отлученной от церкви солдатни, отнюдь не скрывал от его святейшества и совета своих впечатлений.

Ризничий же на папской кухне рассказывал об опасностях, которым он подвергся вместе с господином легатом и которых оба избежали лишь благодаря их героической выдержке, вынудившей англичан, французов и бретонцев держать себя почтительно.

В то время как поваренок рукоплескал храбрости церковного служки, кардиналы слушали рассказ легата.

— Я готов отдать жизнь на службе нашему святому отцу, — говорил он, — и заявляю, что уже приносил ее в жертву, но она никогда не подвергалась столь грозной опасности, как во время нашей миссии в лагерь. Я также заверяю, что без повеления его святейшества, который этим обречет меня на муки, на страдания, — я их принял бы с радостью, если бы мог думать, что сие хоть немного укрепит нашу веру, — я не вернусь к этим бесноватым, если не привезу им того, что они требуют.

— Посмотрим, посмотрим, — сказал папа, сильно растрогавшись и не менее сильно встревожившись.

— Но, ваше святейшество, — заметил один из кардиналов, — мы уже смотрим и даже прекрасно видим.

— И что же вы видите? — спросил Урбан.

— Видим, что на равнине пылает десяток домов, среди которых я отчетливо различаю и мой дом. Вот, смотрите, святейший отец, как раз сейчас рушится крыша.

— Суть в том, что положение представляется мне чрезвычайным, — сказал Урбан.

— А мне — крайне чрезвычайным, святейший отец, ведь у меня в погребах хранится шестилетний урожай вина. Говорят, нехристи даже не тратят времени на то, чтобы правильно вскрыть бочку, а просто высаживают днище и лакают вино.

— А я, — подхватил третий кардинал, к чьей усадьбе уже подбирались языки пламени, — держусь мнения, что надо отправить посланца к коннетаблю, прося его от имени церкви немедленно прекратить опустошения, которые его солдатня творит на наших землях.

— Не хотите ли вы взять на себя эту миссию, сын мой? — спросил папа.

— С величайшим удовольствием, ваше святейшество, но я плохой оратор, а поскольку коннетабль меня не знает, лучше было бы, по-моему, послать к нему человека, с которым он уже знаком.

Папа повернулся к легату.

— Я прошу дать мне время прочесть «In manus», — ответил тот.

— Правильно, — согласился папа.

— Но торопитесь! — вскричал кардинал, дому которого угрожал огонь.

Легат встал, осенил себя крестным знамением и объявил:

— Я готов идти на муки.

— Благословляю вас, — сказал папа.

— Но что я скажу им?

— Скажите, пусть они загасят огонь — а я загашу гнев свой, пусть они прекратят поджоги — а я перестану их проклинать.