Бастард Ивана Грозного 1

— И-и-и… Я его спросил, он ответил. Теперь скажи, что видишь ты.

Санька поморщился.

— Я вижу пожар. Москва сгорит этим летом полностью. Сначала пасады, а через день и кремль. Взорвутся склады с порохом в кремлёвских стенах. После пожара Романовы поднимут чернь. Глинских обвинят в колдовстве.

— А я? — Спросил царь.

— Ты будешь в Воробьёве.

Иван задумчиво подошёл к возвышавшейся в углу квадратной колоне печи и потрогал изразцы.

— Так и сказано… Открой окно, — попросил он Ракшая. — Душно.

Санька встал на скамью, стоящую вдоль стены и открыл оконце.

— Чтобы быть рядом со мной, тебе надо принять православие, — отделяя слова друг от друга, произнёс царь.

— Ты извини, государь, но я не хочу быть постоянно рядом с тобой. Я хочу помогать отцу. Мне ещё многому надо учиться.

Царь, не обращая внимания на дерзость Ракшая, спокойно продолжил.

— Тебе не надо, так мне надо. В селе Коломенском кузнецкую усадьбу поставите. Всё, что нужно для устройства усадьбы и двести рублей получать твой отец будет. Коли ещё верфь построит и корабли стругать возьмётся, ещё двести рублей из казны положу. Это без материалу. От налога освобождение получит полное, коли сперва царский наряд винторезных самопалов выполнит. Каждая самопал своих денег будет стоить за вычетом расхода. То селище большому дворцу приписано. Большим дворецким я тем летом Дмитрия Романова-Юрьева назначил, но сейчас поставим иного.

— Оставь ты его, государь, — не выдержал Санька, хотя и давал себе зарок не вмешиваться в царёвы дела.

Царь не возмутился, но удивился.

— Почему?

— Ты заговор вскрыл. Татя, что честных людей оговорил, накажи за покушение на государственные устои. А с остальных Романовых возьми поручные записи, что, де, коли смута случится, то всё их семейство под топор. Хотят править, пусть правят. Другие бояре не хуже и не лучше. Но это если ты решишься взять в жёны их племянницу Анастасию. Коли нет, другую семью привечай.

Иван обернулся и снова внимательно посмотрел на Ракшая, но ничего ему не сказал. Он подошёл к двери и крикнул:

— Адашев!

Дверь приоткрылась.

— Тут я, государь.

— Пошли в тронный!

Адашев вошёл и, не глядя на Ракшая, прошёл к печной колонке и открыл малозаметную дверь.

— Пошли! — Приказал Иван Саньке.

Тронный зал по размеру был больше трапезной и обшит шелками и бархатом. Царь привычно бухнулся на подушки деревянного трона. Другим сесть не предложил.

— Пиши указ… — сказал он Адашеву.

Алексей Фёдорович встал за кафедру.

— Этого… — Он ткнул пальцем в Ракшая, — окрестить сегодня же. Это не пиши… Я посмотрел в святцах имена. И выписал себе.

Он вынул и рукава бумажку и зачитал:

— Александр, Алексей, Арсений, Василий, Владимир, Гавриил, Григорий, Емельян, Иван, Николай… Кем назовёшься?

Санька мысленно усмехнулся. Грамотно царь его обрабатывает. Головы поднять не даёт.

— Неожиданно как-то… Не готов я веру менять.

— Какая у тебя вера?! Сам говоришь, веришь в единого бога. И не спорь с царём! — Повысил он голос. — Александр, Алексей, Арсений, Василий, Владимир, Гавриил, Григорий, Емельян, Иван, Николай… Кем назовёшься?

Санька, если честно, был не против окреститься, только не знал, можно ли второй раз, так как в той жизни уже был крещён.

— Александр, — сказал он. — Пусть будет Александр.

— Будешь, — поправил царь.

— Буду, — согласился Санька, — Александр Мокшевич Ракшай.

— Эк загнул, — не выдержал и хмыкнул Адашев. — По отечеству чтоб звали, заслужить надоть. Так могут зваться только знатные люди. Именитые.

— Служить мне будешь? — Спросил Иван.

Санька развел руки.

— Служу уже.

— Ну, так пиши, Алексей Фёдорович…. Я, Иоанн Васильевич из рода Рюрика, великий князь, царь и государь всея Руси, жалую Александра Ракшая сына Мокши правом называться по имени отца его Александром Макшеевичем Ракшаем.

Адашев лишь на мгновение запнулся, но сделал вид, что поправил гусиное перо о специальную палочку.

— Титулы мои пропишешь потом. Пиши другой указ.

Адашев аккуратно переложил готовый указ на небольшой, рядом стоящий, столик и разложил другой пергамент.

— Указ. Я, Иоанн Васильевич из рода Рюрика, великий князь, царь и государь всея Руси, жалую Александра Мокшевича Ракшая землями вдоль по реке Городня, включая деревни Орехово, Овражки, Зябликово, Братеево, и правый берег реки Москвы от Братеево до околицы села Коломенского. За сим подписываю собственноручно.

— Так он же ещё не крестился? — Посмел возразить Адашев.

Иван рассмеялся.

— А вот окрестится и подпишу.

Адашев облегчённо вздохнул.

Царь думал, что поймал Ракшая, а Санька думал, не рвануть ли ему в какой-нибудь лесок, если удастся такая возможность.

— Спросишь, почему тебе, а не отцу? — Спросил царь. — Так, думается мне, что не ты его слушаешься, а он тебя. Как такое могёт быть, не знаю, но и сам то вижу, потому и делаю разумение.

— Что за земли-то? — Спросил Санька. — Понятно, что вдоль реки Москвы, но для огненного дела лес нужен. Железо тут больно худое. Его ковать и ковать. Угля много выжегать придётся.

— А вот окрестишься и поедем в Москву, заодно и посмотрим. Всё, Алексей Фёдорович, ступайте в храм. Епископ Феодосий ждёт. И снаряжай поезд.