Бастард Ивана Грозного 2

Бояр, князей и их родственников было много. Ивану Грозному, чтобы привести к подчинению Русь, пришлось истребить около десяти тысяч человек. Санька был к этому не готов. Ему было страшно и он с трудом решился на шаг, ведущий к расколу общества, и к кровавым жертвам, но иного пути он не видел. Или надо было и вправду уходить с поста руководителя государства. Но ведь он сам хотел дать народу волю. Если не он, то, кто?

Санька не стал сильно менять текст уставных грамот, а лишь чуть поправил его, приблизив к понятному ему русскому языку и отправил в сто двадцать четыре уезда. Теперь надо было ждать реакции бояр.

* * *

К зиме его замок «оброс» дополнительными пристройками и дворами и превратился в небольшой Кремль. В Московском Кремле Санька почти не бывал, и жизнь в нём стала потихоньку «хиреть». Братчины с боярамине проводились, пиры по праздникам тоже. Лишь иногда, в церковные праздники, царь появлялся в Успенском соборе.

Адашев руководил всеми приказами, восседая в отдельном кабинете здания, построенного на Ивановской площади в Кремле. «Дьячьи избы», установленные ранее там же, ломать не стали. В них устроились площадные подьячие, у которых каждый желающий мог за плату составить челобитную либо оформить какой-либо частный юридический документ.

Зимой Санька женился.

В 1552 году в Москву прибыло черкесское посольство. Представители княжеств Жанэ и Бесленей просили русского царя Ивана Васильевича Грозного принять их в своё подданство. Кабардинский князь Темрюк Идарович с посольством отправил в Москву своих сыновей Булгайруком и Салтанкулом. Через своих послов Темрюк-мурза попросил у царя Ивана Грозного военной помощи в борьбе против соседних горских правителей. Младший из сыновей Темрюка, Салтанкул, остался в Москве, принял крещение под именем Михаила и получил фамилию Черкасский.

От Салтанкула Санька узнал, что у Темрюка кроме сыновей имеется несколько дочерей и две из них вполне готовы вступить в брак. Тогда он приблизил младшего сына Темрюка и стал выпытывать у него, насколько красивы его сёстры. Однако, в конце концов, Санька устал от постоянного «вах-вах, какая красавица!» и спросил прямо:

— Усы у них есть?

— Э-э-э-э-э…. — завис черкес. — Какие усы? Слюшай! Так… Мягкий пух.

— Это сейчас у них мягкий пух, когда им по пятнадцать. У их матерей усы есть?

— Нэ обижай мою мат, — обиделся княжич.

— Да кто ж её обижает? Мне просто целоваться с усатыми женщинами не нравится, — сказал Санька и тихо добавил. — И с усатыми мужиками.

Салтанкул задумался.

— Ты, что жениться хочешь? — спросил он. — На моей сестре?

— На дочери твоего отца, — уточнил Санька. — У него много жён?

— Три. Старшая моя мать. У прежней старшей жены рождались одни дочери. Сёстры похожи на ваших женщин, но они уже замужем… Хотя… У младшей недавно убили мужа.

— Сколько ей лет? Дети есть?

— Лет? Лет четырнадцать-пятнадцать. Детей нет. Они с Тенгизом только поженились и на нас напал дядя с сыновьями. Многих наших побили.

Санька задумался.

— Как наши женщины, говоришь? Что, светловолосая?

— Не-е… Волосы тёмные, но не чёрные. И глаза большие. Во!

Салтанкул показал пальцами размер глаз. Санька усмехнулся.

— Понятно. Короче… Если она бездетна и не ущербна, готов её в жёны взять.

Черкес клацнул кинжалом, подпрыгнул от возбуждения и прошёлся на носках в боевом танце.

— Я услышал тебя! — воскликнул горец. — Сегодня отправлю гонца к отцу.

— Смоими сватами, — добавил Санька. — Зачем время терять?

— Ты такой решительный! А вдруг не понравится?

— Доверяю твоему вкусу, — усмехнулся Санька.

На самом деле, ему было абсолютно всё равно, кого ему привезут. Ему нужен был союзник в войнах с Крымским ханом.

Этот разговор состоялся почти год назад. И вот в ноябре прибыло новое кабардинское посольство с невестой и письмом, в котором между прочим, было сказано, что если эта невеста не понравится, пусть царь оставит её себе наложницей. Однако невеста понравилась. И понравилась не только Александру, но и Марте.

— Добрая у неё душа, — сказала она. — И не порченая она. Не было в ней мужского семени. Мы, кикиморы, детей нутром чуем.

Она тяжело вздохнула.

— Ибо доля наша такая, чужих детей чувствовать и любить.

— Да, кстати. Ты моих детей, кои дай бог появятся, не залюбишь до смерти?

— Нет, господин. Я сейчас другая. Да и подруги мои сильно изменились в твоём свете.

— Ну и ладушки, — сказал Санька и погладил Марту. — Значит, говоришь, можно жениться?

— Ты только не отдавай её на осмотр повитухам и лекарю. Заразу занесут. А лекарь твой…

— Да, знаю я! И не мой он. Сама же знаешь, не лечит он меня. Он сейчас другие зелья варит. А про осмотр правильно советуешь.

Невесту окрестили и даже имя ей менять не пришлось. Её звали Аза и осталась она Азой. По ноябрьским святцам имя себе взяла.