Бастиано Романо

Я сдержал ругательство, хотя все, что мне хотелось сделать, это закричать. Кровь за кровь. Семья Романо отняла капо у Андретти, значит, они отнимут его и у нас. Кровный долг. Единственный способ уладить эту войну.

И Винс сдался.

Конечно, сдался.

Не только потому, что у него был рак, но и потому, что он — несмотря на то, что был главой полиции — верил в мир и жертвовал собой ради семьи. Сейчас я ненавидел его преданность. Мне хотелось, чтобы у него был эгоизм и самосохранение Эльзы, чтобы он хотя бы был здесь. В безопасности.

— Нет, — запротестовал Николайо. — Я не принимаю его жертву.

Ренье улыбнулся. Искренне. Слишком желая, чтобы долг крови был погашен.

— Ну, это не совсем твое решение. Не так ли, Николайо? Я решаю. — Он прислонил телефон к чему-то и отступил назад, так что нам открылся вид на комнату. На Винса. — Последние слова, Романо?

Перед Винсом лежал наполовину съеденный стейк, как последняя еда заключенных в камере смертников. На его лице было несколько синяков, но они выглядели старыми и затянувшимися.

Винс смотрел прямо в камеру.

— Ашер там?

Николайо передал трубку Ашеру, который ответил гортанным:

— Винс.

Я не хотел, но освободил комнату вместе с Николайо, Минкой и Люси, чтобы дать Ашеру возможность побыть одному. Слезы продолжали течь по лицу Люси, но она молчала, пока Минка брала Николайо за руку и вела его на балкон.

Тишина подтачивала мой рассудок, пока мы ждали, когда Ашер закончит.

— Я знаю, что ты винишь его.

Я не сводил глаз с двери.

— Из-за Николайо Винс оказался в такой ситуации.

— Николайо не виноват в том, что ваши семьи находятся в состоянии войны. Она началась задолго до него.

— Винс отдал себя, чтобы оплатить кровный долг. Чтобы снять награду с головы Николайо.

— А ты не задумывался, что за этим стоит нечто большее? Может, окончание войны пошло на пользу всем, кого он любит?

Она была права, и я замолчал. После ухода Ашера Люси зашла в комнату к Винсенту. Прошло десять минут, прежде чем я занял свою очередь. Оставшись один в комнате, я испытывал чертовски сильное желание позвать сюда Ари. Она отвлекала меня последние две недели, и все, что у меня оставалось, — это биение пальцев по бедрам, когда я пытался оттянуть разговор, который должен был состояться.

— Ты выглядишь как дерьмо, — проворчал дядя Винс.

— Спасибо. Ты тоже.

Да, скажи парню с раком, что он выглядит как дерьмо. Очевидно, они с Джио воспитали меня правильно.

— Как девушка?

— Эльза по-прежнему самая стервозная стерва Востока. Не думаю, что это изменится в ближайшее время. Или вообще никогда.

— Я имел в виду девушку Де Лука.

— О. Ее. — Я не знал, как он догадался спросить об Ари, но я мог либо задать вопрос, либо дать умирающему ответы на его вопросы. — Она… что-то другое. Она следила за Тесси, пока я искал тебя. Она нравится Тесси.

У меня перехватило горло, когда я понял, что у него не будет возможности попрощаться с Тесси.

— Она тебе нравится?

— Какое удобное время для игры в сватовство.

— Уклонение. Это "да".

— Она не Эльза.

— Ну, я также не считал Эльзу стервой, пока ее стервозность не ударила меня по горлу, и у меня не осталось выбора, кроме как погладить ее по голове и отправить в путь.

— Помнишь, я рассказывал тебе о Юпитере и Ганимеде?

— Луна и планета. Всегда вращаются вокруг друг друга. Ариана Де Лука — не мой Ганимед.

— Нет, это не так. Ты — ее Ганимед.

— Нет, мы…

— Прекрати бороться с этим. Ты провел восемь лет в одиночестве и несчастье, карая себя за то, чего никогда не заслуживал, а теперь у тебя есть возможность обрести счастье, которого нет у большинства, — возможность, которой не было у него, я читал между строк, — и ты отмахнешься от нее из-за страха и гордости. Я знал, что ты упрям, но не знал, что ты еще и глуп.

Только он мог говорить со мной так. Я отвечал Джио, игнорировал маму, отчитывал Тесси и продолжал перепалку с Ари. Но с дядей Винсом было такое благоговение.

Он говорил, а я слушал, потому что с раннего детства знал, что он видит во мне то, чего я сам никогда не понимал. Но, как я понял, Ариана Де Лука тоже. И тогда я понял, что Винс прав.

Ганимед и Юпитер.

Это звучало безумно, пока не перестало.

— Это не должен быть наш последний разговор.

Он покачал головой.

— Жизнь никогда не складывается так, как хотелось бы, но у меня есть дар, которого нет у большинства. Возможность завершить жизнь. Я зашил раны, оставленные моими грехами, примирился с теми, кого любил, но я все еще беспокоюсь о тебе.

— Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

— Нужно. Ты не видишь этого, потому что так привык, но ты движешься по спирали. Я знал, что Грэм не был кротом. Это была Дана, но я использовал Грэма, чтобы удержать тебя в баре, потому что видел тебя с Арианой. Когда ты увидел телефон, я сказал твоему отцу, что есть второй крот, чтобы у тебя была причина оставаться в баре.

Я провел рукой по лицу.

— Ты не можешь так играть в Бога.

— Это не игра в Бога, если это может сделать человек.

Вот.

Его остроумие.

То, как он заботился.

То, как он видел меня.

Мне бы этого не хватало.

Я не смогу жить без этого.

— Не уходи.