— Слава богу!.. Я нес было ей весточку от сынка… да они ранее свиделись, ранее переговорили друг с другом.
Известие о смерти молодого господина глубоко тронуло добрых обитателей замка. Вспоминали его прекрасную наружность, прекрасную душу, его последнее посещение замка, означенное разными делами добра, благословляли его за счастье, которым наслаждалось через него все семейство Фрица, вспоминали и отъезд молодого господина в Московию…
— Как будто чувствовал, что не воротится, — говорил Якубек, прерывая свои слова рыданиями. — Придет ли нам свидеться, молвил он в Липецке, когда я провожал его… Недаром сердце у меня тогда оторвалось! Хотел бы еще один разик взглянуть на него! Кажись, легче бы было.
— Благодарение богу, что госпожа баронесса умерла прежде его, — сказал Фриц, — а то б измучилась, бедная, при конце своем!..
— А когда боярыня кончила век свой? — спросил странник.
— Вот будет скоро два года, — отвечал Фриц. — Была здоровехонька и спокойна… весела нельзя сказать, потому что веселья она не видала давно, очень давно… Вдруг без всякой причины стала грустить, да задумываться, да метаться… видишь, добрый человек, с того только, что приснился ей нехороший сон о сынке… «Недаром! — говорила она, — что-нибудь да худое с ним деется». Я уговаривать ее, как знал мой умишка, а пуще любовь и преданность к ней; я к ней отца Лаврентия с церковными увещаниями: нет, милостивая госпожа стояла только на одном, что с сынком сделалось худое. Томилась, да томилась, да и слегла в постель. Вот раз, утром, приносят к ней через жида Захария — чай, знаешь, видал его на Руси? — вот приносят к ней письмо от молодого господина. Надо было видеть, что с нею тогда сделалось. Прежде и руку-то поднимала с трудом, а тут сама поднялась на постели да стала прижимать письмо к сердцу и плакать… О, это были слезы, какими и не на этом свете дай бог нам плакать! Всех нас позвала к себе и всем показывала письмо, а радость так и блистала в глазах ее, щеки так и пылали, как будто у молодой девушки. Вот убралась она в свое лучшее платье — тут были и соболи, что прислал ей господин Антон — и позвала отца Лаврентия читать письмо. И читал он ей, как счастливо живет молодой господин, и как любит его молодая, прекрасная супруга, и как государь король московский жалует его своими милостями. Что ж, добрый человек? не снесла долго своей нечаянной радости… через три дня отдала богу душу. И как стала умирать, все держала письмо у груди. Так с ним и похоронили ее.
Разрывалась грудь странника при слушании этого рассказа; нередко утирал он кулаком слезы, катившиеся невольно, одна за другой. Он не разочаровал обитателей бедного замка насчет благополучия Антона; он не хотел принять на душу этого греха. Напротив, старался еще более скрасить счастливую жизнь дворского лекаря на Руси и прибавил, что он еще недавно и умер.
А сам, рассказывая все это, не мог не плакать…
Он прогостил недели с две у своих новых друзей, словно в родной семье, хотел было идти еще далее на запад, да не пошел… что-то сгрустнулось по Руси.
Обитатели замка провожали его, как будто вновь провожали на Русь своего молодого господина. Долго стояли они на перекрестке дорог, пока он совсем скрылся из виду; долго еще были речи о нем в благословенной семье.
Примечания
Иван Иванович Лажечников — интересный и самобытный исторический романист в русской литературе первой половины XIX века. Автор трех известных исторических романов — «Последний Новик», «Ледяной дом» и «Басурман» — писатель, пользовавшийся у современников славой «отечественного Вальтера Скотта», Лажечников сыграл выдающуюся роль в формировании русской прозы того периода.
«Басурман» вышел в свет в 1838 году. При жизни писателя роман издавался еще два раза: в 1841—1850 годах и в 1858 году в восьмитомном собрании сочинений Лажечникова. Тексты этих трех прижизненных изданий неидентичны. Во-первых, в последнем из этих трех прижизненных изданий нет той странной орфографии, которая вызывала недоумение и насмешки у современной Лажечникову критики.
Во-вторых, многие архаические слова и выражения в собрании сочинений 1858 года Лажечников заменил более современными. И, наконец, как показывает сравнение этих двух изданий, Лажечников в работе над стилем произведения стремился к простоте изложения, беспощадно изгонял вычурные и эффектные выражения, которых много в его раннем творчестве.