От этих слов купца бросило в жар, затрясло, словно в лихорадке, к горлу подкатила удушающая тошнота. Слава о кровожадном мавре – людоеде, торговце рабами из Персии, поставлявшем живой товар во Фрикию, докатилась и до Руси. Правду сказывали, али нет, но попавшие к этому изуверу, зубами разгрызали себе жилы, бросались под копыта несущегося табуна, кидались на острые пики, лишь бы не остаться в его лапах живыми. Участь рабов, попавших к нему, была незавидной. Лучше сгинуть, пасть от меча или сабли басурманской, чем быть съеденным. Представив такую участь для дочки, купец поначалу впал в оцепенение, потом рухнул на ковер, завыл, ползая на коленях перед ханом, бессвязно запричитать.
А хан, словно не замечая горя безутешного родителя, улыбался.
– Ты можешь выбрать, – склонившись к несчастному, прошипел Дамир, – сдохнуть, как пес посреди поля на радость волкам и воронью, или служить мне. Может статься, я передумаю продавать ее. Кто ведает, может, и отпущу вас.
Как же купец ошибался! Ему казалось, что страшнее Мансура нет. Хан Дамир заставил бояться себя сильнее. Разве могут сравниться огромные ручищи араба, его гигантский рост и свирепый взгляд, с коварством этого молодого хана? Узрев для себя и дочери зыбкую надежду на спасение, купец схватил руку хана и принялся целовать. Но Дамир вырвал кисть из толстых пальцев и отшвырнул сапогом, ползающего у ног.
– Решил продлить жизнь своей дочери? Стало быть, поживешь и сам.
Хан присел рядом, и, больно схватив купца за волосы, потянул его голову вниз.
– По первой, сказывай мне, что за град на холме в изгибе реки стоит? Кто в нем правит?
Полог приподнялся, и, заслоняя собой свет, в шатер вошел Мансур.
Выслушав сбивчивый рассказ купца, хан задумался ненадолго, потом заговорил тихо, размеренно.
– Ступай в град на холме. Узнай, сколько башен на стенах, сколько ратников на них. Сочти ворота и стражников, кои стерегут их. Разузнай, какие из них завсегда открыты: где свободно ходит люд торговый и ремесленный, а которые завсегда запорами скованы. Узнай, есть ли всадники в дозоре и где стоят.
– Рязань град новый, маленький. Там чужака сразу заприметят, – жалобно заскулил купец.
– Верно, говоришь. Поэтому, возьмешь немного своего товара в мешок. Продашь его в лавку по сходной цене.
– А моя дочь? – голос купца дрожал, как и он сам. Ему не хотелось оставлять девочку у басурман. Боялся, что станется с нею. Страшился, что больше ее не увидит.
– Она останется здесь. Без моего слова ее никто не тронет. Но помни! Если к закату третьего дня не воротишься – она умрет страшной смертью.
Купец, давясь слезами, молчал, перечить не решался. Да и что толку возражать? И головы бы лишился, и дочь погубил.
Солнце еще не поднялось, когда, издали взглянув на спящую девочку, купец отправился в город. Все время пути он ощущал на себе ледяной, колючий взгляд хана. Несколько раз оборачивался, пока виден был холм, за которым стоял стан басурман. Но на вершине никого не было. И неведомо было купцу, что несколько эргашей8
по лугам и перелескам сопровождают его. Лишь когда он добрался до крайнего дома деревушки, что примостилась возле городских стен, провожатые притаились в лесочке – ждать.У городских ворот стояли два ратника. Остальные стражники на башне городской стены, скучая, глядели по сторонам, время от времени зевая. Через ворота вышли деревенские женщины с корзинами, въехала повозка с зерном, да путник, каких много захаживало, в пропыленном плаще и с мешком за плечами прошел за ней вослед. Приличная одежда под дорожным плащом стала пропуском за крепостную стену. И путник растворился в торговых рядах базарной площади.
Глава 3
Стояла середина весны: та пора, когда снег давно сошел, все в округе зазеленело, но светило не набрало полной силы. Ночи еще были холодны, а вот дни напротив стояли жаркие, порой душные. В такой почти по-летнему знойный день княжич Владислав сидел в своей светлице и старательно изучал свитки, принесенные толмачом. Княжич с малолетства был тем отроком, который прилежно внимал наукам, языкам, словесности и стойко сносил учение ратному делу. Наставники и наместнический долг батюшки научили его, как подобает относиться княжескому отпрыску к возложенным обязанностям. Не ропща, он сталкивался с трудностями. Да и страх ему не был ведом. И все же, липкое ощущение тревоги не покидало с самого момента расставания с любимым родителем. С этим мерзким предчувствием беды он ложился, с ним же и вставал, каждый раз ожидая какой-либо напасти. Шел третий день с отъезда князя Мстислава в Муром. Как хотелось Владиславу, чтобы батюшка остался дома! Но с отрочества заложенное – «Долг превыше всего» – напоминало всяко, кто он есть, и не позволяло дать слабину. Вот и ныне, участившиеся набеги половцев, хазар, булгар и прочих басурманских племен погнали его батюшку в столицу. А дошедшие до Рязани слухи о коварном сговоре соседей – славян вовсе лишило покоя князя Мстислава. Отчего и отправил он гонца к князю в совет. А оттуда повелели собраться всем наместникам в Муроме.