Басурманка

Еще раз обходит сестра милосердия ряды больных. Примолкло, замерло все вокруг. Тишина словно убаюкивает и девушку. Только теперь она чувствует, как страшно устала; напряженная, нервная работа в течение почти девятнадцати часов дает себя чувствовать.

Она садится на деревянный ящик, опирается локтями в колени и опускает голову на руки.

В утомленном мозгу, точно в калейдоскопе, проходят виденные за день лица и картины. Но один образ настойчивее других завладевает мыслями девушки: перед ней неотступно стоит молодое лицо с детскими печальными глазами, полными ужаса смерти. Почему-то особенно близко, особенно дорого ей это почти незнакомое юное существо.

«Неужели умрет?» – думает она. Жалость и тоска сжимают ее сердце.

И рядом с этой белокурой головой перед глазами девушки встает другая, с густой шапкой черных кудрей, с блестящими, полными молодого задора темными глазами, – образ ее брата. Быть может, и он где-нибудь тут недалеко, и он принимал участие в сегодняшнем жарком сражении? Каким был исход битвы для него? Да, здесь, среди раненых, его нет, но значит ли это, что он цел и невредим? Разве все жертвы попали сюда? А те, что неподвижно и одиноко остались лежать среди опустевшего холодного поля?..

«Если я умру, скажите маме, что я не был трусом, что я не опозорил имени отца», – вспоминает девушка услышанные слова. И мерещится ей эта незнакомая женщина, эта мать, дрожащая за своего мальчика. Сжалится ли над ее детищем ненасытная в своих жертвах смерть? Быть может, и его тоже унесет она?.. Тоже?..

И образ незнакомой женщины сливается с другим, хорошо знакомым, близким, дорогим образом матери ее покойного жениха.

Вот, получив скорбное известие, тесно обнявшись, они плачут в увитой виноградом зеленой беседке, посредине которой ослепительно белой скатертью накрыт стол… Где-то вблизи раздаются шаги… Мигом высыхают слезы девушки… Напряженно и трепетно вглядывается она в хорошо знакомую липовую аллею. Она еще ничего не видит, только слышит… Но слух не может обмануть ее, а главное, никогда не обмануло бы сердце. Разве так радостно рвалось бы оно навстречу этим шагам, если бы не различило хорошо знакомой походки, шагов ее дорогого Юрия?..

Она все еще ничего не видит, только над самым ухом, близко-близко звучит ласковый, любимый голос, от которого так сладко замирает сердце.

– Сестрица, – слышит она за своей спиной. – Сестрица, будьте добры перевязать мне руку, а то уж очень мешала она мне целый день.

Что это? Она, кажется, задремала? Девушка вскакивает и поспешно открывает глаза… Но и с открытыми глазами продолжается все тот же сон… Господи, как крепко она заснула!

Девушка проводит рукой по глазам. Но видение не исчезает: рядом с ней высокая, стройная, хорошо знакомая фигура; на нее удивленно смотрят радостные, ласковые глаза…

– Юрий!.. Ты!.. – восторженным шепотом вылетает из груди девушки.

– Китти… голубка!.. Ты тут?.. – почти одновременно с ее словами срывается радостное восклицание с уст молодого человека.

Первое сознательное движение Китти было осенить себя широким благодарственным крестом за то глубокое, неизмеримое счастье, которое было ей послано…

– Ты не убит!.. Ты жив?!..

– Юрий!.. Ты!.. – восторженным шепотом вылетает из груди девушки.

В радостном порыве девушка протянула ему обе руки. В ответ на это приветствие Юрий одной правой рукой соединил и крепко пожал обе ладони Китти.

– Но ты ранен?.. Что с твоей другой рукой? – уже полная тревоги перед новой грозящей бедой, беспокойно спрашивает девушка.

– Сущие пустяки, приобретенные сегодня и не помешавшие мне весь день пробыть в строю. Неудобно только было очень, лишнее будто что-то болталось. Но я благословляю эту царапину, ведь только благодаря ей я в настоящую минуту тут, возле тебя. Не случись ее, Бог знает сколько бы еще времени могли мы пробыть бок о бок, не подозревая о близости друг друга.

– Дай же прежде всего перевязать твою руку, – полная тревоги, настаивала Китти.

Она, насмотревшаяся за последнее время на страшнейшие увечья, смертельные раны и сложнейшие операции, вся трепетала перед опасностью, мерещившейся ей в небольшом ранении, нанесенном Юрию.

Китти ловко и проворно наложила повязку, затем аккуратно свернула бинты и корпию.

– А вы опять за делом? Право, вам отдохнуть бы хоть немножко, – ласково обратился к ней вошедший в барак старший врач. – Надо же и себя хоть сколько-нибудь пожалеть: ведь вы почти за целые сутки не присели ни разу, – заботливо проговорил он.

– А теперь попрошу часа на полтора отпустить меня, – на сей раз с радостью согласилась Кити. – Тем более, что больные все сравнительно тихи: многие даже дремлют, – пояснила она.

– Ну вот, умница, давно бы так, – похвалил старичок доктор, с отеческой нежностью и болью в сердце следивший за тем, как все время, точно умышленно, морила себя работой эта самоотверженная девушка.

Но не могла же Китти объяснить этому доброму человеку, что еще час назад ей не для кого было беречь себя, а теперь…