Батальон крови

Утром приехал комдив Палыч с пополнением личного состава. Комдиву было тридцать пять. Высокий стройный мужчина, он всегда, даже в самых трудных ситуациях говорил спокойно и не использовал мат. Многих это раздражало. Солдаты в шутку ругали его: «Лучше бы наорал — легче б стало», но комдив всегда выдерживал паузу, внимательно смотрел в глаза и только после этого отвечал. Улыбку на его лице никто не видел. Даже в те дни, когда по радио объявляли об освобождении городов и салюте, его лицо оставалось серьезным. С комбатом у него были особые отношения. Ходили слухи, что в том самом штрафбате, где до ранения командовал Киселев, он был у него ротным. Что-то произошло в жизни этого человека. Неожиданно его отозвали, вернули в действующую армию, восстановили и даже присвоили очередное звание. Судьба распорядилась так, что теперь он командовал тем, кто помог ему выжить. Несмотря на свою молодость, его звали по отчеству — Палыч. Полное имя — Корин Андрей Павлович — знали лишь штабные. Для солдат он был Палыч. Его уважали. Он хоть и был суровым, но мог поговорить и выслушать каждого. Старался жить по справедливости. Это не всегда получалось, но он старался и делал для этого все, что мог.

Палыч открыл дверь штаба, почувствовал стойкий непереносимый перегар, увидел торчащие с лавок ноги и заходить не стал. Часа два гонял по поселку замполита Симоху, заставляя его быстро разместить прибывших солдат. Кончилось тем, что Симоха всех построил, вывел к окопам и приказал к двадцати часам выкопать землянки.

Лопаты, пилы и топоры были только у старшины, а он, как все отвечали — пока занят. К вечеру прибывшие, потеснили бойцов батальона и разместились с ними в домах и землянках.

Повар наварил супа. Он сам достал мяса. Все наелись и стали дожидаться, когда же у старшины и комбата закончатся срочные дела. А они за весь день так из штаба и не вышли.

9. Пополнение

Ночью первым встал комбат. Он и днем просыпался, но лишь попить воды. Посмотрел на разведчиков и снова свалился на лавку. Остальные спали. Эти люди до такой степени устали: напряжение созданное войной за одну ночь отобрало столько сил, что люди расслабившись, никак не могли очнуться. Да еще спирт с трофейным джемом — подкрашенный им для большего удовольствия — не отпускал, держал солдат, очищая их от накопившейся усталости.

На рассвете народ в штабе зашевелился. Григорий тоже открыл глаза. Он буквально задыхался от сухости во рту. Встал и, шатаясь, подошел к столу.

— Живой, — спросил его Киселев.

— Не знаю.

— Давай, поднимай старшину, а то мы так неделю не встанем.

Григорий подошел к старшине и стал его толкать в плечо.

— Вставайте, товарищ Савчук!

— Нет, так ты его не разбудишь. Савчук, твою мать, подъем!

Старшина медленно повернулся на лавке, лег на спину, сделал два хрипящих вдоха, открыл один глаз, уперся руками в лавку и медленно поднялся.

— Гриш, открой дверь, — попросил комбат. — Здесь дышать нечем.

Григорий толкнул скрипящую дверь и в штаб ворвался свежий воздух. От него закружилась голова, солдата зашатало, и он, схватившись за качающуюся дверь, медленно вышел на улицу.

Новый день просыпался, небо светлело, но этот день показался ему вялым и сонным. Григорий дошел до ящиков, сел и, откинув голову назад, стал смотреть в светлеющее небо.

Из штаба стали доноситься голоса. Старшина поднял остальных. Раздался смех. Это Яшка, увидев лица товарищей, не смог удержаться. Комбат, как «опытный чекист» пытался выяснить, кто облевал весь угол и стоящие там сапоги, но все лишь качали головами и удивлялись такому хамству.

— Надо же, — возмущался Воувка, — кому же это так хорошо было?

Все подумали на Григория. Выпитая им доза была слишком велика. Он мог, конечно, начать оправдываться, но не стал. Ответил, что вообще ничего не помнит. Гриша увидел ведро воды, встал над ним на четвереньки и, зачерпывая холодную воду ладошкой, стал пить и умываться. В первые пять минут ему стало легче, потом замутило и вырвало. Комбат, услышав это, вышел, помог бойцу подняться и оттащил его на лавку.

— Это не он, — с ухмылкой произнес Киселев. — Если бы он ночью «отстрелялся», то сейчас бы не блевал.

— Да точно. А кому легче всех, тот, наверное, и освободил желудок на сапоги.

— А кстати, чьи это сапоги? — спросил старшина. — Мы все обутые? — Он посмотрел на комбата, но тот, тоже ничего вразумительного ответить не смог. Стали выяснять, чьи сапоги? Наверное, это лучшее занятие после тяжелого похмелья. После того, как одна пара оказалась явно женской, тридцать восьмого размера, старшина произнес самую важную за утро фразу:

— Давайте похмелимся. Сразу выясним, кто тут, по ночам разувается, — он посмотрел на комбата, но тот, резко отвернулся и, махнув рукой, ответил:

— Давай!