"Батюшкин грех" и другие рассказы

— Да что же за искушение такое! — с пылом ответил батюшка. — Вы на нас, как на ходячий анахронизм смотрите, «консерваторами замшелыми» нарекаете, а сами-то в эпохе динозавров находитесь! Мой Алексей Иванович и тот прогрессивней будет…

Кто такой Алексей Иванович блогеры не знали, а на динозавров немного обиделись.

* * *

На следующий день отец Стефан рано утром включил компьютер и обнаружил у себя в интернет-друзьях всех тех, кто участвовал в передаче, а потом пришел Алексей Иванович.

Взял благословение, о делах приходских рассказал и, уже уходя, добавил:

— А хорошо вы, батюшка, в телевизоре-то говорили. Прогрессивно.

«Это, братцы, не беда, а череда смирения»

Поселок городского типа, где отец Стефан настоятельствовал вот уже десятый год, по утрам покрывался сверкающим инеем прямо-таки арктического мороза, третью неделю испытывавшего как местных прихожан, так и захожан вкупе с атеистами. Старики, кряхтя, вспоминали 50-е годы, когда, по их мнению, были такие зимы, что птицы от холода падали, а молодежь, рожденная во времена развитого социализма, сочиняла петиции в международные организации с просьбой отправить к ним на постоянное место жительства тех ученых, которые в последнее десятилетие предсказывали глобальное потепление.

Настоятель прекрасно понимал, что заготовленного на зиму угля катастрофически не хватает, поэтому практически ежедневно обивал пороги начальствующих кабинетов на двух соседних шахтах. Главных аргументов у отца Стефана в этих просительных переговорах было два. Первый — практический: мы о вас, шахтерах, молимся, а вы нас заморозить хотите. А второй — мистический: у нас в церкви знаменитый Шубин обитает, и если вы нам угля не дадите, мы ему об этом скажем.

Легенду о Шубине знают все горняки, поэтому к священнику прислушивались, но с углем не торопились по причине того, что раньше уголек был государственный, и отсыпать тонн десять батюшке не составляло труда, а теперь за черным золотом акционер присматривает, и не то, что тонну, — ведро дать затруднительно.

Хоть и знал отец Стефан, что Шубин — особь от лукавого, и поминать его не надо бы, да из-за горестного предположения, что воду из отопления церковного придется слить и храм до тепла прикрыть, пришлось ему данное суеверие вспомнить.

Пребывая в горестном раздумье, после молебна с искренней просьбой «Помоги, Господи!» подался отец Стефан в угольник приходской прикинуть, сколько топлива осталось. А осталось мало. Почти ничего. Дней на пять-шесть, не больше.

Кочегара церковной котельной батюшка еще на прошлой неделе рассчитал. Да тот и сам порывался уйти: мол, я топить должен, а не огонь поддерживать. Теперь за котлом, чтобы не потух, они вдвоем со сторожем следили.

Грустно разделил священник на дневные порции оставшееся черное золото и собрался уже уходить, как услышал странный хруст снега. Валенки и теплые сапоги прихожан так не хрустели; зверья, кроме приходского пса, не казавшего носа из будки по причине мороза, на территории отродясь не водилось, поэтому батюшка обернулся навстречу звуку в тревожном недоумении.

Обернулся и чуть не вскрикнул.

Пред отцом Стефаном стоял человек, повыше его ростом, голову и туловище которого покрывало байковое одеяло, придерживаемое впереди огромными красными руками. Ниже одеяла шли штаны, заканчивающиеся такими же огромными красными босыми ногами. Батюшка и сам был не маленький, но сейчас он почувствовал себя лилипутом пред лицом новоявленного Гулливера.

— Отец святой, — обратился Гулливер, — мне сказали, у вас тут кочегар уволился. Поставь меня на эту должность. Порядок будет.

Батюшка изначально даже не понял, о чем его просят, так экзотичен был вид этого невесть откуда взявшегося великана на босу ногу при тридцатиградусном морозе. Потом уразумел, с мыслями собрался и с горечью ответил:

— Взял бы. Топить есть чего, только вот нечем, — и горестно махнул рукой в сторону пустого угольного сарая.

— Найдем чем топить, — тут же без промедления ответил Гулливер и добавил, вернее, пропел на какой-то странный мотив: — Это, братцы, не беда, а череда смирения.

«Да он еще и блаженный, — подумал священник, — юродивых мне только для полноты не хватало».

Подумать-то подумал, но решил Гулливера не гнать. Замерзнет ведь человек. Босой и в одном одеяле.

Пригласил незнакомца в сторожку, у плиты усадил, чая ему горячего налил, а сам в кладовку пошел, — там у отца Стефана много всякой одежды хранилось. Родственники умерших, не зная куда обувь и одежду почивших девать, в церковь ее приносили, так что выбор богатый был. Нашел батюшка громадные войлочные ботинки и пальто размера богатырского. Обрадовался, что нашел и христианское правило насчет одеть и обуть выполнил. Осталось только накормить.

Рано радовался. Незнакомец пальто с благодарностью принял, так как под одеялом у него оказалась только простая тонкая рубашка да крест старообрядческой формы на гайтане в палец толщиной, а ботинки своими громадными ногами в сторону отодвинул.