"Батюшкин грех" и другие рассказы

— Я, отец священник, босиком всегда. Обет мой такой, и правило такое, — и тут же спросил: — Ну что, возьмешь в кочегары?

Батюшка колебался. Всякое в голову лезло:

«Уж не последователь Порфирия Иванова? А может, из больницы для сумасшедших сбежал? Или из милиции, а то и из тюрьмы?»

В ответ на эти мысленные сомнения Гулливер достал из штанов полиэтиленовый кулек, размотал его и положил на стол перед отцом Стефаном паспорт. Затем встал, перекрестился на иконы трижды, сказал: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного», — и степенно уселся напротив священника.

— Андрей, — священник прочитал в паспорте имя пришедшего. — Да я не против кочегара, и жить у нас можно. Тут ведь вся печаль в том, что уголь у нас заканчивается, топить нечем. Прихожане вон из своего дома по ведру таскают.

Андрей смотрел на священника с печалью и сокрушением, на каждое слово говорил «да, да, да», а потом опять повторил непонятное:

— Это, братцы, не беда, а череда смирения…

«Пусть живет», — решил отец Стефан. Показал новому жильцу и работнику, где инструмент, продукты и посуда находятся, рассказал, чем приходского Шарика кормить и пошел собираться на шахту ехать, уголь просить.

На следующий день родительская суббота была. Заупокойные службы прихожане любят, в храм много людей пришло, так что холодно не было, хотя трубы и были едва теплые.

После панихиды отец настоятель попросил прихожан еще уголька пожертвовать, на завтрашний день воскресный, а там, глядишь, и привезут обещанный. Прихожане сочувственно головами кивали, но больше на нового большого и босого сомолитвенника смотрели. Андрей молча справа у иконы преподобного Серафима возвышался. Крестился да вздыхал.

— И откуда пришел этот страхолюдный? — спрашивали у батюшки, а тому и ответить-то нечего было: кроме паспортных данных, он о нем и не знал ничего.

Не расходились прихожанки долго, с крыльца смотрели, как Андрей босиком дрова на улице рубил, Шарика кормил, затем воду из колодца набирал. И еще бы стояли, перешептывались, да мороз сильный по домам разогнал. Единственное, что сообща верующие бабоньки решили — что этот юродивый одно из двух: или прозорливый, или урка какой-нибудь. Третьего варианта у них не придумывалось.

В воскресное утро отец Стефан, еще когда только двери церковные открывал, что-то непонятное почувствовал. И точно: из распахнутых дверей на батюшку дохнуло уютным теплом, о котором прихожане сразу после Рождества уже забыть успели. Трубы отопления были горячими, а на храмовых окнах даже прогалины появились. Настоятель бросился к угольнику с одной только мыслью: «Все, последний уголь спалил, Гулливер несчастный…»

Зря грех на душу батюшка взял. В угольном сарае лежали все те же распределенные по дням порции топлива.

«Может, принес угля кто?» — подумал священник, но в котельной было чисто, подметено и жертвенного топлива не обреталось.

На вопрос настоятеля, чем топил, Андрей лишь хмыкнул, что-то пробурчал невнятно и в храм пошел.

Прихожане постепенно наполняли храм. Некоторые из них в санкахуголек привезли, чтобы церковь протопить, и теперь недоумевали:

— Или отец Стефан за ночь где угля выпросил?

На следующий день в храме опять было тепло, в угольнике все на месте, а в кочегарке прибрано. Андрей, не говоря ни слова и ничего не спрашивая, справлялся с невеликими обязанностями сторожа да по двору ходил, шепча что-то непонятное.

Разное за время священнического служения у отца Стефана случалось, но чтобы с приходом этого неизвестно откуда взявшегося человека в храме вдруг само по себе тепло появлялось — такое действо объяснения в голове у настоятеля никак не находило.

Через три дня отец Стефан не выдержал. Решил ночью в храм прийти, задачку с теплом церковным разгадать. Хоть и верил он в чудеса, но чтобы они каждую ночь повторялись, такого быть не могло.

Ночь лунная была. Мороз крепкий. Деревья потрескивали. Церковный двор был пуст. На сторожке висел замок, котельная тоже заперта и, самое главное, не было приходского Шарика. Собаку ночью отвязывали, но чтобы она куда с церковного двора уходила, да еще по такой стуже, — подобного отродясь не случалось.

Отец Стефан обошел двор и около задней небольшой калитки увидел следы от санок. Они вели в сторону кладбища. Под полной луной были хорошо видны и следы санных полозьев, и громадные следы человеческих ног, и четкие следы собачьих лап.

«Опять я в детектив какой-то попал», — решил отец Стефан. Перекрестился и пошел по четко видным ориентирам.

За кладбищем следы сворачивали влево к лесопосадке, а за ней маршрут резко уходил вправо, к балке с промерзшим насквозь прудом.

Здесь-то чудо и стало обыкновенной реальностью. На крутом склоне, спускавшемся к водоему, подлунным светом размахивал громадной киркой великан и рубил уголек, пласт которого испокон века выходил здесь из глубины земной. Сухое лето воду сильно в пруду убавило, а суровая зима ее заморозила, вот и вышел уголек на поверхность.