За манипуляциями отца настоятеля староста со стороны наблюдал. Молча. Но когда от сгорающей на плите смолы уже черный дым потянулся и жженым запахло, подошел, тряпкой золу смахнул и выдал:
— Живица нужна!
— Кто? — не понял отец Стефан.
— Живица, — повторил староста. — С сосны или елки смола. Она хорошо пахнет.
— Действительно, — подумал отец Стефан, — еще только подъезжаешь к сосновому лесу — и уже запах слышно. Вот только нет рядом леса хвойного…
Староста помог.
— Ты, батюшка, в город езжай, там в парке, у реки, сосен да елок много. И отдохнешь от нас, и к празднику кадить будет чем.
На следующий день, после обеда, отец Стефан надел спортивный костюм, кроссовки и взял увезенный из советской армии штык-нож. Завел свой видавший виды жигуленок и отправился в город, в двадцати пяти километрах от его прихода находящийся. Каждый новый их десяток машина настоятеля ломалась, а уже перед самым въездом в объятия цивилизации батюшка умудрился пробить заднее колесо.
Пока менял да качал камеру, день потихоньку подошел к вечеру, и к большому городскому парку, на берегу Донца находящемуся, отец Стефан приехал, когда начало смеркаться. Естественно, у священника, уже уставшего после столь дальнего маршрута с автодорожными приключениями, вид был немного босяцкий: спортивный костюм в пятнах, кроссовки грязные, борода, хоть и небольшая, всклочена. Данный неординарный вид пастыря овец православных дополняли раздраженное голодное лицо и лохматые длинные волосы.
Машину батюшка оставил у въезда в парк, достал свой внушительный нож и быстрым шагом направился к соснам и елкам, чтобы успеть до темноты смолы наковырять. Зря он торопился. Да и то плохо было, что не заметил батюшка, как влюбленную парочку со скамейки парковой как ветром сдуло, когда они этого запыленного, косматого верзилу с ножом увидели…
Минут двадцать ковырял отец Стефан стволы и ветки хвойные, смолу с них добывая и в пакетик целлофановый складывая, пока не услышал оклик сзади:
— Молодой человек, вы что тут делаете?
Обернулся батюшка. В отдалении, там, где света от заходящего солнца было больше, стояли два милиционера. Изначально стояли, пока батюшка всей статью к ним не повернулся.
Вздрогнули и замельтешили стражи порядка, увидев пред собой лохматого верзилу с огромным ножом. Один дубинку сразу же выхватил и перед собою выставил, а второй рвал с пояса рацию, дабы помощь вызвать…
Да и как не вызывать, если уже и до отца Стефана дошло, что с таким ножом его как минимум за преступника принимают. Чтобы объясниться, батюшка сделал шаг навстречу представителям силовых структур.
Те отпрянули, но, видимо, решили сражаться до победы.
— Брось нож! — крикнул тот, что с дубинкой.
— Стоять! — срывающимся криком приказал второй, так и не сумев отцепить рацию.
Настоятель двух приходов понял, что сейчас он может оказаться в наручниках, а затем и в камере. Такого исхода никак допускать было нельзя, так как бумажка из милиции на архиерейском столе в епархии была бы четким приговором.
— Братцы, — затараторил виноватым голосом отец Стефан. — Да священник же я. Смолы хвойной для службы нарезать приехал.
— Поп? — недоверчиво спросил страж порядка с дубинкой.
— Поп, поп! — заверил священник.
— Точно. Батюшка, — вглядевшись, сказал милиционер с не отцепляющейся рацией. — Я его на крестном ходу видел.
Отец Стефан облегченно вздохнул, а милиционеры, пока еще осторожно, поближе подошли.
— И зачем тебе живица, отец поп? — все еще недоверчиво вопросил первый страж.
— Как зачем? — ответил отец Стефан. — Вместо ладана будет.
— А, для работы, значит… — уже успокоившись, резюмировал тот, который с рацией, и добавил: — Ты бы, батюшка, поостерегся с таким ножом и в таком виде по лесу шастать, нам ведь уже двое позвонили, что здесь в парке маньяк с тесаком ходит.
— Виноват, братцы, уж простите. Не подумал, — только и повторял отец Стефан.
Довели милиционеры отца Стефана до машины и для порядка документы проверили, а потом в отдел свой позвонили и долго объясняли, что попа в парке поймали, но хоть и с ножом поп был, но человек он понятливый, скромный и даже в чем-то добрый.
Когда прощались, милиционер с дубинкой отцу Стефану сто купонов протянул.
— Ты это, отец, не сердись и о нас помолись, только ножичек этот подальше убери.
* * *
А живица неплохим ладаном оказалась. Правда, батюшка для запаху, когда ее растопил, ванилина все же добавил.
Для благоухания.
Батюшкин грех
Кровельное железо, поржавевшее и пережившее не один десяток лет, при каждом порыве ветра жалобным скрипом напоминало, что еще одну холодную и дождливую осень оно вряд ли выдержит. Местный умелец и спец по всем крышам села дядька Пахом на очередную просьбу батюшки «подлатать» отказался даже лестницу к стене ставить.
— Там, отче, латать уже нечего. Решето сплошное.
Впрочем, можно было и не говорить, священник и сам знал, что сгнило все, а ставить новую заплатку на старое само Евангелие запрещает.