"Батюшкин грех" и другие рассказы

Поведала мне старушка следующее.

В конце 30-х годов, как раз перед войной, ее младший брат родился. Семья большая была, учительская. В то время к учителям, особенно к тем, кто иностранные языки знал и в больших городах жил и работал, у власти предубежденное мнение было. Сказалась всеобщая шпиономания и поиски врагов народа. Знали носители «разумного, доброго, вечного», что их многих коллег уже нашла знаменитая 58-я, «контрреволюционная» статья, по которой миллионы в лагеря сибирские ушли, да там и пропали. Страх за собственную жизнь, за судьбу детей всех сковывал, заставлял лицемерить, придумывать средства защиты от доносов и клеветы.

Когда младший в семье родился, а отец прослышал, что его персоной в органах заинтересовались и характеристику в школе затребовали, решил он патриотизм проявить и свою «любовь» и лояльность к власти показать. На очередном учительском собрании в городском отделе образования громогласно объявил, что назовет своего новорожденного сына именем Энгельс, в честь великого классика марксизма-ленинизма, чтобы оно всегда напоминало ребенку о партии Ленина — Сталина.

Неизвестно, помог ли этот поступок избавиться отцу от НКВД, но до войны «воронок» к их дому не приехал, да и Великая Отечественная скоро началась. Отца сразу забрали на фронт, а через пол года похоронка пришла.

Мальчишка же со звучным именем Энгельс благополучно годы военные пережил и до старости дожил.

— Крещеный он? — спросил я у старушки после ее рассказа.

— Да кто же его крестил? — ответила она вопросом на вопрос.

И добавила:

— Тогда и церквей-то рядом уже не было, да и не принято было в учительских семьях крестить.

Объяснил я Константиновне, что нельзя в храме Божьем на богослужении имя ее некрещеного брата зачитывать, хоть и не по своей воле он его получил.

— Вы спросите у брата, — сказал я в завершение нашего разговора, — может быть, желает он святое Крещение принять? Тогда и молиться о нем мы вместе сможем.

По горестному и скептическому выражению ее лица стало мне ясно, что вряд ли Энгельс наш к купели придет, слишком далеко его жизнь от Бога проходила.

Ошиблась старушка, и я ошибся вместе.

Через пару дней раздался звонок, и плачущая Константиновна сообщила мне, что брат умирать собрался, совсем плох стал.

— Он просит, чтобы священник пришел и окрестил его, Вы не сможете приехать?

Собрал я все необходимое и поехал в старый двухэтажный дом в бывшем городском центре. Этот дом в городе «учительским» до дня нынешнего зовут, в нем еще в сталинские времена квартиры учителям распределяли.

Старенький, худой и болезненный Энгельс встретил меня, сидя в большом старомодном кресле у такого же старинного круглого стола, покрытого скатертью. Перед ним на красной салфетке лежало Евангелие. Я это сразу понял, так как два столбца увидел на пожелтевших листах книги. С левой стороны на русском с ятями и ерами, с правой на церковно-славянском. Так только Евангелия во времена оные издавали.

Долгий у нас разговор с Энгельсом был. Разделил он свою жизнь на этапы и о каждом подробно поведал. Видно, что готовился. Когда же я его спросил, почему он только сейчас принять Крещение решил, то он, не задумываясь, ответил:

— Вы знаете, я ведь физику преподавал, сплошная материя и силы. Бог, кажется, и ни при чем. Да вот нестыковки две определились: первая та, что физики великие, чьи законы я детям рассказывал, почему-то в Творца верили; а вторая вообще странная на вид — я за всю жизнь так и не сумел научно обосновать, почему вот эта вишня под окном, когда расцветет — меня радует, а когда солнце заходит — мне грустно становится. Оказывается, нельзя все законами обосновать…

— А вот, — добавил Энгельс, указывая на Евангелие, — книжку эту у сестры взял, читать ее начал — и понимание пришло. Само пришло. Без формул, расчетов и выводов. Да и до тех слов дочитал, где говорится, что творческая жизнь продолжится лишь тем, кто крещен будет.

Вот такая у меня с Энгельсом огласительная беседа получилась.

Когда к таинству Крещения готовиться начали, я вспомнил об обязательной, но за беседой на второй план ушедшей проблеме.

— Энгельс Константинович, а имя-то какое возьмете? Нету нас в святцах Энгельсов…

— Меня, батюшка, во дворе для краткости и русскости все Генкой звали, а жена покойная, когда еще встречались до свадьбы, Женечкой величала. Уж не знаю, отчего ей так нравилось. Может быть, и окрестите меня Евгением?

Так и порешили. Стал наш Энгельс рабом Божьим Евгением.

* * *

Нет уже Евгения Константиновича в мире этом, но как-то спокойна душа о его будущности в вечности, а в синодике поминальном так и записано: Евгений — Геннадий — Энгельс.

Историческое открытие