Батюшков не болен

Имена Кановы, Торвальдсена, Энгра, Камуччини и других художников в год приезда Батюшкова гремят, и многим приезжающим любопытно увидеть их за работой. Рим того времени и вообще огромная ярмарка предметов искусства, где “антики” продаются одновременно с новыми художествами, которые, впрочем, заимствуют из той же области. Историческая живопись в Риме царствует. Сюжеты из античной мифологии и Библии – оживают на огромных постановочных полотнах. Усилием воображения художник визуализирует то, что никто не видел. Он выражает назидательный пафос легенды – в пластических формах, разработанных Античностью и Возрождением. Формы эти утверждены в стенах европейских Академий художеств. Реальный пейзаж в каноне академизма сам по себе ничего не значит, о бытовых сценах и говорить нечего: искусство, которое работает с живой жизнью, для академиста находится на низшей ступени.

Царствует на этой ярмарке, разумеется, академическая скульптура. Слухи о том, кто из ваятелей над чем работает, быстро распространяются по городу. Даже новоприбывший Батюшков знает, что недавно закончил Торвальдсен (“Его Меркурий прелестен”). Мастерская Торвальдсена – “Мекка” для любителей искусства; возможно, побывал здесь и Батюшков (иначе как бы он составил мнение). Скульптура, о которой идёт речь – это “Меркурий со свирелью”. Её видно в самом центре мастерской на картине Ганса Мартенса[63]. По легенде, позу, в которой полусидит Меркурий, Торвальдсен подсмотрел на улице Рима. Подобным образом, полусидя-полустоя, отдыхал на камне какой-то рабочий.

Так реальность “пробиралась” в искусство, которое её отвергало.

Сам скульптор не часто выходит к посетителям и тем приходится довольствоваться работой подмастерьев, которых у того же Торвальдсена порой до пятидесяти. Человека на такой “фабрике” не сразу и заметишь. Он теряется среди огромных моделей из гипса и глыб белого мрамора. Стук молотков, белая пыль. Крошечные фигурки гостей. Картина Франческо Кьяроттини “Студия Кановы” поможет нам вообразить, что одна из этих фигурок – Батюшков.

Ко времени приезда Константина Николаевича в Рим Канова – старший коллега и учитель Торвальдсена – работает и живёт в том самом квартале Il Tridente (сейчас это угол via delle Colonnette и via Canova). Дом легко узнать, его стены до сих пор украшают фрагменты античных статуй, здесь гостничные лофты. А во второй мастерской, которой владел Канова, – на углу via Babuino и via Greco – сегодня арт-кафе и столики втиснуты прямо между гипсовыми изваяниями.

В мастерскую к Канове Батюшков является с письмом от графа Николая Румянцева. О ком они говорят, кроме блистательного русского заказчика? Возможно, Канова рассказывает о встречах с Наполеоном – один из лучших бюстов императора принадлежит его резцу. Или о том, как ему удалось вернуть из Франции венецианскую квадригу со Святого Марка – и множество других художественных ценностей, реквизированных Наполеоном; и что для этого ему понадобилась аудиенция у Людовика XVIII. А может быть, речь идёт о художественном производстве. Сперва скульптор делает эскиз композиции на бумаге, показывает он. Потом эскиз делается на бумаге, но в трёх измерениях (переворачивает лист). Далее (они переходят в другой угол комнаты) начинается лепка скульптуры в миниатюре из глины. Готовую миниатюру масштабируют и лепят в оригинальный размер из гипса. Тогда-то и можно переносить скульптуру в мрамор. “Доложите графу Николаю Петровичу, – сообщает Оленину Батюшков, – что вручил его письмо Канове и поклонился статуе Мира в его мастерской”

“Она – ея лучшее украшение”.

Большинство скульпторов оставляют производственный процесс подмастерьям, но Канова до самой смерти будет много работать и сам. Он умрёт через два года после визита Батюшкова. В могилу его сведёт профессиональная болезнь: деформации диафрагмы и рёбер (поскольку за работой скульптор часами упирается животом и грудью в камень). А за два года до визита Константина Николаевича он завершит – или, как сказали бы тогда, “освободит из мрамора” – скульптуру “Аллегория Мира”. Крылатая женщина с веткой оливы, попирающая змея. Колонну, на которую опирается фигура, покрывают памятные даты трёх мирных соглашений, с Швецией, Турцией и снова Швецией. Таким образом заказчик, Румянцев, желает увековечить славу миротворца, и свою, и своих предков. К тому времени, когда Батюшков прибывает в Рим, скульптура уже в доме графа на Английской набережной, где на неё, между прочим, не может насмотреться Гнедич (“Я видел статую несколько раз, но всё ещё мало, чтобы смотреть на неё с хладнокровием…”). Стало быть, перед Батюшковым в мастерской прототип из гипса. Но, как видим, даже в гипсе скульптура вызывает восторг поэта.