Батор (СИ)

Константин едва разделял романтизма супруги, однако не мог не отметить, что было и что-то в этой квартире, помимо постоянной необходимости в ремонте. На него уходила порой большая часть заработной платы обоих: где-то протекло, где-то взбух от этого пол, где-то потрескался потолок, где-то от соседей прибежали тараканы и так далее, далее, далее. А ведь ещё коммунальные, а ещё Игорь с кем-то подрался и нужна новая одежда, да и там всякого по мелочи тоже.

Да.

Бывали в этой квартире и лучшие моменты: когда укладывали сына спать, проверяли также уложенную спать тёщу, тогда уставшие супруги забирались на крышу с пледами и термосом с чаем, где делили одну кружку, обсуждали всякие рабочие мелочи и вспоминали прошлое, думали также о будущем и о том, как Игоря воспитать.

Супруга рассказывала за причуды работы в Водоканале и о том, что трубу забило, а он ей о том, как в одной из таких труб — как раз Водоканала — труп нашёлся.

Романтика.

«Жаль только мало стало этих моментов», — Константин как можно тише снял ботинки, повесил фуфайку, там на тумбочке в прихожей оставил ключи и портфель. Сняв фуражку, он мельком осмотрел гостиную и подметил — свет в двух комнатах не горел, а значит спали родные. Тогда он прошёл к тому самому окну, устало присел на стул, где рядом на стол отложил и фуражку, и надолго затих.

Усталость пришибла такая, что заныли старые кости и отозвались болью мышцы, и вскоре Гром поймал себя на том, что зря вот так присел за стол, надо было сразу в ванную, а оттуда в спальню, ведь сейчас, ощутив относительный покой, тело вряд ли поднимет его. «Но и спать за столом — такая себе затея», — Константин хмыкнул, перебрал пальцами и покосился на мутное окно.

Его переборки заклеивал малярный скотч в несколько слоёв, стёкла были мутные, и Гром улыбнулся, припомнив, что скоро весна, а там жена начнёт генеральную уборку, которая обязательно затронет и «романтическую изюминку», да и Игоря нагрузит этим нехитрым делом. Если, конечно, сын не сбежит куда на тренировку или с друзьями, оправдавшись тренировкой.

Воспоминания о сыне всколыхнули старые думы и напомнили о сегодняшнем дне. Особенно явно перед глазами предстал полный боли и злости взгляд детдомовского Олега Волкова — ребёнка, видевшего страшные вещи детскими глазами и знавшего, что такое смерть и где пролегала разница между ней по собственной воле и убийством. Гром вдохнул, выдохнул с затянутым тихим звуком и медленнее постучал пальцами по столу.

Гадко всё это.

И, как догадывался Константин, едва ли судьба других детдомовских — Марго и Сергея — была иной. Видел он эту «Радугу» в прошлом, насмотрелся, когда ещё участковым в том районе служил: дети там уже давно не дети, а с самого детства взрослые, закованные в детские тела и уже большинство с поломанными жизнями, восприятием и пониманием морали. Если такое вообще присутствовало.

Такое встречалось не только в «Радуге». Детдомовских всегда видно в толпе — и по движениям, и по манере говорить, и по тому, как они держались друг за друга, если находили силы в себе завязать крепкую дружбу. Они отличались, потому как когда-то лишились родителей и обрели статус «изгоя», на которых у общества не было никаких надежд, только ярлыки… И самое страшное, что к этому то самое общество относилось с ужасающим спокойствием, будто это стало нормой.

Вот только не должно оно было быть нормой и страшно, когда дети теряли родителей или становились заложниками ситуации возраста. В идеале — пустыми должны быть детские дома или быть они с другой системой воспитания. Не такой калечащей как сейчас.

Погрузившись в размышления, Константин не сразу приметил приблизившиеся шаги и улыбнулся, когда на плечи опустилась тяжесть. Светлана обняла его со спины, прижалась, на что супруг повернул к ней голову и услышал тихое сонное:

— Привет.

— Привет, — проговорил в тон ей шёпотом Константин. — Прости. Разбудил.

— Всё хорошо, — в слабом свете с улицы он увидел мелькнувшую улыбку. — Кушать хочешь?

— Хочу, — признался супруг, но когда супруга подалась назад, перехватил её за руку, повернулся и притянул к себе на колени.

Светлана устроилась на них, обняла его за шею, как и Константин обнял её и скрепил руки в замок. Жена уткнулась носом в пропахшие Питером и гарью волосы, прикрыла глаза, и пару минут муж вслушивался в её спокойное дыхание и наслаждался теплом дорогого и любимого человека, чьё присутствие всегда приносило покой и умиротворение.

— Так ты не поешь, — с усмешкой проговорила она.

— Знаю, — парировал Константин. — Просто… дай… — он замялся, не в силах подобрать что-то более подходящее состоянию: времени? Тепла? Спокойствия? Как-то это слишком лирически и оттого казавшееся таким глупым, да и вообще не тем.

— Я понимаю, — пришла на помощь Светлана, как и всегда в такие моменты «словесного затыка». Жена поцеловала его в волосы, прижалась, и как-то разом пришло обретённое исцеление от страшных дум, в которые начал падать муж.

Но не думать совсем он не мог, потому, когда взгляд упал на очертания двери в комнату сына, тихо поинтересовался со звучной тревогой:

— Как Игорь?