Батумский связной

Там он увидел новую Лизу – похудевшую, со взрослой прической. Борис любовался ее прекрасными карими глазами, они даже снились ему однажды ночью. Потом он занялся своими делами – ведь он был взрослый, студент, некогда было обращать внимание на девчоночьи глупости.

Потом грянула революция, Петербург закрутила политическая карусель, и Лизин отец, профессор Басманов, увез свое семейство в Москву.

Борис очнулся и обвел глазами комнату.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он глухо.

– Живу, – усмехнулась Лиза и отстранилась от него, – живу и… работаю.

И все, пропала прежняя девочка, перед ним стояла взрослая, повидавшая жизнь женщина с горькой складкой у рта.

– Но где твои родители? – не удержался он от расспросов.

– Их нет, – поспешно ответила Лиза.

Она отошла к столу и закурила там странно пахнущую папиросу.

– Когда в восемнадцатом ехали на юг, – начала она хрипло, – поезд остановился ночью в степи. Какие-то люди вывели нас всех из вагонов, отобрали вещи… Мама споткнулась в темноте, упала… Один такой… я не помню его лица… ударил ее, повалил с ног… отец заступился за маму, не мог же он оставить ее лежать… – Лиза помолчала, потом сделала глубокую затяжку. – Они его не расстреляли, они забили его прикладами насмерть, на глазах у меня и мамы. Маме повезло, у нее было больное сердце. Она умерла там же.

– А ты? – некстати спросил Борис.

– Я? – Она засмеялась неприятно и встала спиной к лампе, так что сквозь прозрачную кисею Борис четко увидел всю ее гибкую фигурку. – Я ведь красивая и молодая, таких не убивают… Но тогда мне было уже все равно. И… самое ужасное, я не помню их лиц, никого…

Он сел на кушетку, тяжело дыша. Лиза загасила папиросу и приблизилась.

– Сюда привез меня один грек из Ялты полгода назад. Бросил тут и уехал. Теперь вот крыша над головой хоть есть. Я видела тебя в кофейне и поняла, что дела у тебя плохи.

– Если бы не ты… – Он привлек ее к себе.

Лиза присела возле него легко, погладила волосы, скулы, провела пальцем по губам. Потом медленно, пуговка за пуговкой, расстегнула одежду. Ее теплые пальцы легко пробежались по плечам, по груди. Она коснулась своей щекой его подбородка, губы ее нашли ямку у него на шее и приникли к ней, а руки мягко, но настойчиво освобождали его плечи от ненужной одежды. Борис отстраненно отметил, как умело она это делает, но тело его уже погружалось понемногу в сладкую истому, а ее губы блуждали по его груди, спускаясь все ниже… как вдруг словно кол забили ему в сердце. Нежные девичьи руки, шелковистая кожа – и жуткие румяна, запах сотни мужчин, которые ласкали, насиловали, издевались над женским телом.

Где-то там, в Крыму или черт уже теперь знает где, Варька, маленькая его сестренка, с вечно удивленно распахнутыми синими глазами, одна, беспомощная, беззащитная… И чтобы с ней – так? И чтобы она – так же?

Он вскочил с кушетки, задыхаясь, стараясь разорвать на груди уже снятую рубашку. Понемногу боль отпустила.

– Прости меня, Лиза, прости, – бормотал он, стуча зубами.

Тело его била крупная дрожь. Лиза молчала, она никак не показала своего отношения к происходящему.

Борис сжал руками виски. Лиза подошла и прикоснулась к его лицу легкими пальцами, потом прошептала:

– На, покури, тебе станет легче…

Она протянула ему толстую, странно пахнущую папиросу. Борис взял ее машинально, затянулся… Теплая розоватая волна разлилась по всему телу, качнула комнату… Борис поплыл куда-то, легко покачиваясь. Душевная боль, только что казавшаяся невыносимой, притупилась, смягчилась, отступила. Мир вокруг слегка дрожал, как дрожит воздух над нагретой полуденным солнцем землей…

Девушка прильнула к Борису всем телом. Ее влекло к нему той же розовой нежной волной, тем же теплым потоком. Она скользила по его телу душистым шелком волос, осыпала его мелкими горячими поцелуями, шептала безумные ласковые слова. Она взяла всю инициативу на себя, нежно опустившись на его тело и постепенно, понемногу ускоряя темп движений, пока они не превратились в бешеный неистовый танец. Окутывающий их наркотический туман придавал всему нереальный оттенок, необыкновенный, пьянящий аромат.

Борису казалось, что он то погружается в морскую пучину, то взлетает к облакам…

Лиза была необыкновенно искусна в любви, но Борис не думал сейчас о том, где она обучилась этому искусству, о том, сколько мужчин до него погружались в те же пучины, возносились в те же небеса… Он летел в головокружительной бездне, и наконец ослепительный, всепоглощающий свет залил все его существо, пронзил его позвоночник, рассыпавшись миллиардами сверкающих искр…