Батумский связной

– Видите ли, в чем дело, голубчик, – Горецкий не отрывал взгляда от письма, – о местонахождении вашей сестрицы мне ничего не удалось выяснить. Как в воду канула девица. И семейства этого, Романовских, что якобы ее взяли на попечение, нет в Крыму, и куда делись – неизвестно. Послал я запрос в Одессу – возможно, туда их занесло. Так что у меня к вам предложение. – Горецкий оторвал глаза от письма и поднял их на Бориса. – Давайте с вами сотрудничать временно, пока ответ из Одессы не пришел.

«И пока ты не проверишь все то, что я тебе тут рассказал, – подумал Борис, – и про Вэнса, и про Исмаил-бея…»

Он молча протянул Горецкому почтовую открытку, тот впился в нее глазами.

– Очень, очень интересно, – бормотал он. – Несомненно, шифр, причем весьма легкий. Стало быть, сношение это у них было экстренным, в противном случае предусмотрели бы более сложный шифр. Такое впечатление, что человек Вэнса сам в растерянности от убийства Махарадзе. Очень мне это не нравится… Значит, Борис Андреевич, сегодня отдыхайте, а завтра с утра – пожалуйте со мной в контрразведку, будем искать предателя.

Наутро в кабинете Горецкий внимательно еще раз рассмотрел открытку, поднес ее к лампе.

– Да, – сказал он уверенно, – этот почерк мне знаком.

Затем он отпер своими ключами сейф, достал оттуда журнал, в котором отмечались дежурные офицеры контрразведки, и несколько минут сравнивал открытку с записями в журнале. Потом он поднял утомленные глаза, решительно захлопнул журнал и встал.

– Борис Андреевич, прошу вас, пройдите на какое-то время в соседнюю комнату – я не хочу, чтобы вас заметили раньше времени.

Борис неохотно поднялся и зашел в тесную комнатку, которая по своим размерам напоминала скорее шкаф. Там с трудом помещался колченогий стул. Борис присел и стал ждать. Ему был слышен каждый звук из кабинета Горецкого.

Аркадий Петрович распахнул дверь в коридор и приказал вестовому вызвать дежурного офицера. Через несколько минут в кабинете раздались шаги, и Борис услышал ненавистный голос штабс-капитана Карновича.

– Людвиг Карлович, голубчик, – сугубо по-штатски обратился к вошедшему Горецкий, – не в службу, а в дружбу найдите поручика Ковалева и приведите его ко мне.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – Уставной ответ Карновича прозвучал резким контрастом просьбе подполковника.

Борис сидел в томительном ожидании, привалившись к стене. Ему непонятно было, зачем Горецкий заставил его подслушивать, но, судя по всему, Аркадий Петрович хотел именно этого, была у него своя игра.

Минут через десять в кабинете снова послышались шаги, раздался незнакомый голос:

– Вызывали, господин подполковник?

– Да, господин поручик, – ответил Горецкий сухо, – не изволите ли взглянуть на эту запись. Не ваша ли это рука?

Борис услышал шуршание страниц и затем удивленный голос:

– Нет, ваше высокоблагородие, не моя!

– Людвиг Карлович, голубчик, взгляните, как, на ваш взгляд, не его?

Видимо, Карнович подошел к столу и нагнулся над журналом.

– Затрудняюсь… это ведь, господин подполковник…

– Да, голубчик, это ведь ваша рука. Объясните, милейший, каким образом тот же самый почерк видим мы на этом открытом письме?

Борис услышал в соседней комнате глухой звук удара, короткий хриплый крик, звук падающего тела и властный окрик Горецкого:

– Вестовой!

В ту же секунду Ордынцев распахнул дверь и ворвался в кабинет Горецкого. Там он увидел картину, достойную кисти баталиста.

Рослый мужчина в красно-черной форме корниловского полка, с погонами поручика, лежал на полу, издавая слабые стоны. Из его разбитой головы сочилась кровь. Возле стола боролись Горецкий и Карнович – штабс-капитан пытался вырвать у Горецкого револьвер. Борис в один прыжок оказался возле борющихся и с размаху ударил Карновича в челюсть. В этот удар он вложил воспоминания о своем первом допросе в Феодосийской контрразведке, и, должно быть, воспоминание оказалось достаточно ярким, потому что штабс-капитан отлетел на другой конец комнаты и, съехав спиной по стене, устроился на полу в явном нокауте, как называют такое положение спортивные англичане.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался запыхавшийся вестовой.

– Двоих солдат сюда и фельдшера! – отрывисто приказал Горецкий.

Через несколько минут фельдшер хлопотал над поручиком Ковалевым, а солдаты поднимали очухавшегося Карновича.

– Ну что поручик? – сокрушенно спросил Горецкий.

– Ничего, мужчина он крепкий, рана заживет, вскоре будет как огурчик.

– За это я его и выбрал. – Горецкий снял пенсне и потер переносицу. – Неудобно перед человеком, пострадал ни за что. Видно, врасплох его Карнович застал, а я-то думал, что он сумеет удар отбить… Вижу, Борис Андреич, что хотите объяснений, – обратился он к Борису, хотя тот стоял молча, – сейчас все разъясню, вот только с этого иуды допрос снимем…

Карнович уже пришел в себя. Он стоял между солдатами и злобно косился на Бориса.

– Ничего я вам не скажу! – воскликнул он истерическим высоким голосом.