Батумский связной

— Согласен, — вздохнул старик. — Но я мало чем могу вам помочь. Видел я того человека мельком и, куда он пошел, сойдя с парохода, не заметил, потому что в тот день в порту разгорелся грандиозный скандал. Есть тут у нас одна барынька… Анна Евграфовна, — капитан помолчал неодобрительно, — уж очень суровая… Все не по ней, что ни сделать. Но — княгиня, так что все ее боятся. Прибыла она тогда из Батума, родня у нее там, так она раза два в год норовит съездить, погостить. Те-то, конечно, не очень зовут — не такое сейчас время, чтобы гостевать, но Анна Евграфовна уж раз решила, то непременно поедет. И вот как раз она тем рейсом обратно прибыла. А надо сказать, что вещей у нее всегда тьма-тьмущая, да собачка, да две приживалки… в общем, компания приличная. И тут вдруг, — Орест Николаевич рассмеялся, — попался собачке этой котище портовый. Не то он мимо пробегал, а она давай из корзинки тявкать, не то другое что, но только такой скандал случился! Анна Евграфовна дама с характером, а тут такой повод. До начальника порта дошло бы, но приживалке одной плохо стало, побоялись, что помрет тут на месте от страха. Они все и уехали, коляска Анну Евграфовну ожидала. В суматохе все пассажиры разбежались. И знаете, что я заметил? — Старик хитро прищурился. — Определенно в этом деле не обошлось без вашего знакомца Васьки. Ну, того, который в карман-то к вам залезал. Все время он там поблизости вертелся, и уж очень глазенки у него блестели…

Посидели еще немного, разговор перекинулся на всякую всячину. Капитан, выпив, как все старики, погрузился в воспоминания. Борис, улыбаясь и машинально поддакивая, раздумывал над его словами. Ничего больше старик не вспомнит про Махарадзе. Он подтвердил только то, что второго августа Махарадзе сошел на берег в числе других пассажиров.

Борис подумал еще немножко и, распрощавшись с капитаном, отправился на рынок искать Ваську-воришку. Нельзя сказать, что он сильно рассчитывал на то, что мальчишка вспомнит пассажира в черно-белой черкеске, просто он совершенно не представлял себе, что делать дальше, потому что след Георгия Махарадзе затерялся.

Борис неторопливо прохаживался между рыночными торговками, прицениваясь где к необъятному кавуну, где — к истерично визжащему молочному поросенку, заранее чувствующему скорую свою кончину и посмертное торжество посредине стола, в звездочках укропа и с яблоком в невинном рыльце.

— А вот, барин, не надо ли творожку свежего, сметанки?

— Панычу цыбули не треба? Може, бульбочки? А канталупа гарнэнька?

— А вот, гаспадын хороший, не желаем чурчхели? Бахлава-бузинаки! Вай, хорош!

Борис где отшучивался, где отмахивался, где пробовал кусочек приторной восточной сладости или кисточку душистой резкой черемши, прислушивался к разноязычному базарному гвалту и внимательно посматривал по сторонам — пониже основной человеческой массы, отыскивая своего малолетнего вороватого знакомца Ваську. У старой грузинки, до самых глаз закутанной в черное, несмотря на жару, он купил кулек козинаков и четыре сладкие сосульки ореховых чурчхел, после чего продолжил свой неспешный рейд, помаленьку отщипывая жесткие приторные кусочки.

Примерно через час он различил в общем рыночном шуме резкую скандальную ноту.

— Лови! Держи! Уйдет, дьяволенок! Холера его разбери! — кричал визгливый бабий голос неподалеку.

Борис насторожился, двинулся в направлении криков и вскоре заметил вынырнувшую из-под прилавка чумазую рожицу. Точно рассчитав траекторию мальчишки, он скользнул наперерез, как шар скользит навстречу другому шару по зеленому бильярдному сукну. Траектории их пересеклись, и Борис как клещами ухватил свободной рукой оттопыренное красное ухо.

— Ой, дяденька, пусти! — завопил мальчишка, однако не очень громко — с оглядкой на недавно обокраденную торговку — и тут же попытался вывернуться или укусить скверного дядьку за руку.

— Тише, махновец будущий! — прикрикнул Борис. — А ну тише, не то тетку позову.

— Какую еще тетку? — возмущенно пробасил «махновец», впрочем, несколько притихший.

— Сам знаешь какую! У которой ты что стянул-то?

— А ты видел? — завелся мальчишка.

— Ладно, давай мирно побеседуем. Козинаков хочешь? — Борис протянул постреленку кулек, не отпуская ухо.

Тот глянул подозрительно, но взял. Козинаки пошли в ход, и чурчхела тоже не была оставлена без внимания после того, как парнишка убедился, что Борис не будет звать обокраденную тетку.

— Ты ухо-то отпусти, — пробасил мальчишка набитым ртом, скосив на Бориса чрезвычайно предприимчивые глаза.

— Ага. Я ухо отпущу, а тебя тут же поминай как звали. Ты мне лучше вот что скажи: рубль хочешь?

— Лучше три, — немедленно ответил «махновец», доедая последнюю чурчхелу.

— Я слышу речь не мальчика, но мужа, — констатировал Борис, — ладно, я не жадный, три так три. Пойдем-ка, Васька, в трактир, я тебя еще и накормлю.

— Ты откуда знаешь, что меня Васькой звать? — подозрительно спросил мальчишка.

С одной стороны, ему хотелось есть, с другой — бездомная, сиротская жизнь научила его ждать от незнакомых, да и от знакомых людей только плохого.