Батумский связной

— Вы должны быть по гроб жизни благодарны моему молодому «беглецу». Уничтожение турецкой группы — его рук дело, а что до сброда — он использовал тех людей, которых смог найти. Кроме того, при этой операции он убил нашего с вами старого знакомого.

Солсбери удивленно поднял брови:

— Так это он убил Вэнса, новичок?! Я поздравляю вас: у этого молодого человека блестящее будущее.

— К сожалению, я еще не сумел убедить его работать на нашу службу, — со вздохом произнес Горецкий.

— Что ж, я в вас верю — убеждать людей вы всегда умели. Что же касается списка агентуры…

Горецкий чертыхнулся про себя и сухо произнес:

— Что касается списка агентуры — мы продолжаем поиски.

Мистер Солсбери согласно прикрыл глаза, потом отхлебнул чаю.

— К сожалению, моя миссия скоро закончится, я должен буду вернуться в Лондон. Сэр Уинстон ждет моего доклада.

— Как я понимаю, твердая позиция Первого лорда адмиралтейства не находит сейчас понимания в вашем правительстве? — Аркадий Петрович, в свою очередь, отхлебнул чаю и приготовился к неспешной беседе.

— К сожалению, Ллойд Джордж находится в зависимости от профсоюзных лидеров. Мы выводим свои войска из Закавказья. Счастье еще, что убедительное выступление закавказских делегатов на Парижской мирной конференции заставило премьер-министра сохранить контингент в Батумской области. Наши солдаты придадут некоторую уверенность либеральному правительству Грузии.

— Я думаю, батумская нефть также была достаточно убедительным аргументом, — вставил Горецкий.

Он откусил кусочек крекера, намазанного мармеладом из жестяной банки, и поморщился украдкой. Мармелад отдавал горечью апельсиновой корки.

— Конечно, это так, — продолжал Солсбери. — Немаловажную роль сыграли ваши последние успехи на фронте…

Горецкий помрачнел и заговорил:

— Наши армии[14] продвигаются вперед, но, боюсь, это продлится недолго. Тылы наши плохо организованы и заворовались, снабжение войск поставлено из рук вон плохо, а красные проводят мобилизацию за мобилизацией, собирают против нас колоссальные силы. Конечно у них большой недостаток опытных военных кадров, но огромный численный перевес, большое преимущество в артиллерии. Сейчас, когда Колчак отброшен, Южный фронт стал для Троцкого и Ленина направлением главного удара.

— Я говорил вам, что генерал Деникин не справится со стоящей перед ним огромной задачей. Если бы на его месте был Лукомский…

— Александр Сергеевич не пойдет на это, — твердо произнес Горецкий, — да кроме этого, его кандидатуру не поддержат высшие офицерские круги. Насколько мне удалось прощупать настроения генералов, они скорее согласились бы с кандидатурой барона Врангеля.

Жуя невкусный крекер, он вспомнил пироги Марфы Ипатьевны, а также варенье — абрикосовое, кизиловое, алычовое — и посмотрел на англичанина с плохо скрытым чувством превосходства.

Солсбери поднял на своего собеседника внимательный взгляд:

— Может быть, это действительно интересный вариант. Петр Николаевич Врангель — сильный, решительный человек, прекрасный организатор. Либералом его не назовешь. Но вместе с тем он готов в случае политической необходимости пойти на серьезные реформы. В войсках у него огромный авторитет…

— Я смотрю, вы прекрасно осведомлены обо всех наших делах, — констатировал Горецкий.

— Ноблес оближ, — ответил Солсбери и тут же повторил по-русски: — Положение обязывает. Что ж, немедленно по прибытии в Лондон я передам Первому лорду адмиралтейства то, что вы мне сообщили.

Борис прошел по ухоженной подъездной аллее, обрамленной кипарисами, и вышел к белому дому в мавританском стиле. Дом был невелик, причудливой архитектуры. После бесчисленных разграбленных имений России и Украины этот прекрасно сохранившийся богатый и ухоженный дом и парк казались Борису удивительными, словно он попал в дореволюционное, а то и в довоенное время.

Дальше чудеса продолжались. Когда Борис ударил в дверь прекрасно начищенным медным дверным молотком, перед ним возник на пороге самый настоящий дворецкий в сильно потертой, но все же ливрее. Борис почувствовал себя даже не в довоенной эпохе, а чуть ли не в XVIII веке.

— К госпоже княгине, — сказал он дворецкому, невольно стушевавшись перед его потертым великолепием.

Дворецкий, не шелохнувшись, внимательно осмотрел Бориса с ног до головы и чуть неприязненно спросил:

— Как доложить?

— Ордынцев Борис Андреевич, из Петербурга.

— Извольте подождать. — И дверь захлопнулась перед носом.

Ждать пришлось достаточно долго, Борис уже подумал, что о нем забыли. Наконец дверь снова отворилась, тот же дворецкий взглянул на Бориса еще более высокомерно и вымолвил:

— Пожалуйте! — таким тоном, что всем становилось ясно: его бы, дворецкого, воля, он бы такого ничтожного посетителя и на порог не пустил.

Княгиня ожидала посетителя в небольшой, полутемной из-за опущенных штор комнате, сплошь заставленной фарфоровыми безделушками и пыльными рамочками с фотографиями. Сама хозяйка царственно восседала в высоком кресле XVIII века и казалась едва ли не его ровесницей. Она была толста, величественна и надменна.