Батумский связной

Борис дал короткий отдых утомленным мышцам и собирался уже продолжить движение к слуховому окну, как вдруг услышал звук ключа, поворачивающегося в замке. Он застыл и покрылся холодным потом. Это возвращались те, кто запер его здесь, предварительно оглушив!

Одно было хорошо: то, что он успел добраться до галереи. Если бы он карабкался сейчас по стене, то от леденящего душу звука открывающегося замка он бы неминуемо сорвался. Да и на стене его тут же заметили бы. Узкая галерейка хоть и плохо, но скрывала распластавшегося на ней человека, кроме того, на руку ему играло то, что он находился на стене прямо над окном, то есть в хуже всего освещенном месте часовни. Косые вечерние лучи солнца лились из окна и слепили людей в часовне. Они не давали рассмотреть как следует стену, да вошедшим и не приходило в голову ее рассматривать. Зато Борис очень хорошо их видел.

Их было трое: один — тот самый хромой уборщик, который заманил Бориса в ловушку, второй — рослый, плечистый, с выбритой наголо головой. Под кожей оголенных рук перекатывались, как змеи, мускулы. Бритая голова, смуглая кожа, миндалевидный разрез темных глаз выдавали в нем такого же, как и его хромой спутник, татарина, старинного хозяина благословенной Тавриды. Третий человек, судя по одежде и повадкам, был русский.

— Ну и где этот ваш шпион? — язвительно спросил по-русски господин в белой шляпе.

Татары переглянулись и горячо заспорили на своем языке. Потом, обернувшись на худощавого господина, вспомнили, что он не понимает по-татарски, и уборщик сказал:

— Здесь мы его оставили, когда за тобой пошли. Куда он мог отсюда подеваться? Дверь заперта, из окна не выбраться, там обрыв…

Худощавый господин подошел к окну. Некоторое время он внимательно всматривался в кусты на обрыве, потом обернулся к татарам и сказал:

— Здесь он и выпорхнул. Только крыльев-то у него нет, вот и сорвался.

Татарин плечом оттер его от окна и сам уставился вниз. Видимо, он заметил фуражку Бориса, зацепившуюся за куст, и подтвердил вывод русского:

— Разбился, и концы в воду. Все равно мы его прикончить собирались, так он сам прыгнул, хлопот меньше…

— Удивительно только, как это барчук на верную погибель полез? — задумчиво проговорил уборщик, тоже подходя к окну. — Ума, что ли, лишился? Видно, ты его, Керим, так по башке огрел, что все мозги вышиб!

— Кто ж его знает? — Керим пожал широкими плечами. — Может, думал, что все равно пропадать, так хоть на вольный свет вылезти напоследок?

— Ладно вам, — прервал их русский, — разбился, так и черт с ним, заботы меньше. Скажите лучше, когда вы его тащили, вас никто не видел?

— Нет, господин Вольский, — ответил за обоих мусульман уборщик, — мы его в мешок засунули, будто барашка, так и то хоронились, несли задами в зарослях, а к этой часовне вовсе никто не ходит, боятся все. Говорят, что здесь нечисто.

— Разумеется, нечисто, — усмехнулся Вольский, — здесь вы с Керимом хозяйничайте, а вы похуже всякой нечисти будете.

— Ты так не говори, господин, — зло прошипел Керим, — мы не злодеи, мы с дядей Мустафой дело делаем, угодное Аллаху, и с нечистым не знаемся!

— Ладно уж, не обижайтесь, воины Аллаха, — примирительно заговорил Вольский, — у нас с вами дел много, на ссоры времени нет. Кто такой был шпион, зачем он приходил — теперь уж не узнать, завтра новый человек приезжает, взамен прежнего, убитого. Встретите его в южной бухте после полуночи, ваши татары его привезут.

— Не на «Пестеле» теперь? — переспросил Керим.

— На «Пестеле» опасно, опять выследить могут… Встретите нового — скажете: салон в четверг, пароль «В Петербурге сейчас уже осень». Ответ — «А в Константинополе еще жарче, чем здесь». Запомнил?

— В Петербурге уже осень, — повторил Керим.

— В Петербурге сейчас уже осень, — поправил Вольский, — в пароле ни одного слова нельзя переврать.

— Хорошо, запомнил.

— Пора расходиться. Пока меня не хватились. Я первым уйду, чтобы нас с вами не видели.

Вольский первым покинул помещение, за ним ушли татары, к великому облегчению Бориса, оставив дверь незапертой. Борис осторожно перевел дух. Все это время он боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия, и все тело его страшно затекло. Выждав для верности некоторое время, он начал осторожно спускаться по стене. Спуск оказался еще сложнее, чем подъем, — он не видел, куда ступать, и при каждом крошечном шажке долго шарил по стене ногой в крепком английском ботинке.

Наконец он добрался до лепнины, окружающей окно. Здесь дело пошло легче, и вскоре он уже спрыгнул с подоконника на пол.

Осторожно открыв дверь часовни, Борис выглянул наружу. К часовне вела широкая полузаросшая тропа среди неухоженных кустов. Идти прямо по тропе было опасно — там его могли заметить татарские друзья, поэтому Борис пошел сквозь кусты позади часовни, рассчитывая, что парк не слишком велик и рано или поздно он выберется за его пределы.