Батыева погибель

– Но при этом обиженная, – сказала Анна Сергеевна с ласковой улыбкой – такой, какой улыбаются ребенку, – потому что нашлась женщина, оказавшаяся еще сильней и самодостаточней тебя. Она побила тебя в честном бою равным оружием, намеренно сохранив тебе при этом жизнь, а потом выбила из тебя дурь своей тяжелой рукой.

– Неправда, – выкрикнула мокшанская богатырка, покраснев от волнения, – все это была случайность, и я вполне могла победить в том поединке, и вообще, жизнь она мне тоже сохранила чисто случайно…

– Нет, это правда, – спокойно ответила Анна Сергеевна, – загляни внутрь себя – и ты увидишь, что это абсолютная правда. У тебя не было ни единого шанса победить Нику, а она в любой момент могла сделать с тобой все что захочет. Ведь она не просто богатырка, как ты, но еще и профессиональный солдат, прошедший специальную подготовку, очень сильный маг Огня, владеющий боевой магией, а еще она прошла курс инъекций специальной укрепляющей сыворотки из одного интересного мира… впрочем, тебе этого не понять…

– Тогда это нечестно, госпожа Анна – жалобно воскликнула Нарчат, – вы все здесь колдуны, а мы обычные люди…

– Кхм, госпожа Нарчат, – сказала неожиданно возникшая в дверях Ника-Кобра, – а честно было приводить на наши земли огромную армию и нападать вдесятером на одного, честно было подряд сжигать города, деревни, села, ремесленников угонять в рабство а всех остальных истреблять на месте, чтобы земля это навеки опустела? Честно было начинать эту войну с убийства послов, а с вашей, с мокшанской, стороны честно было разорвать все союзы с русскими княжествами и половцами только для того, чтобы оказаться на стороне победителей? К тому же не все мы здесь колдуны, далеко не все, и побила я тебя безо всякой магии, и если будет надо, то побью снова и снова. Когда все твои раны заживут и Лилия скажет, что ты абсолютно здорова, эта дверь в твою комнату откроется и будет отрываться и закрываться тогда, когда тебе это понадобится. Вот тогда мы с тобой еще раз встретимся и поговорим. Я один раз назвала тебя сестрой и от этих слов не отказываюсь, но как старшая сестра я чувствую обязанность и необходимость учить и воспитывать так, чтобы из тебя вышла вся дурь. На этом пока все, оставляю тебя в обществе Анны Сергеевны, пусть она как следует вправит тебе мозги.

Сказав это, она вышла.

Анна Сергеевна подошла к ложу из матрасов и присела на краешек. Она не сводила с Нарчат своих зеленых глаз, которые смотрели ласково, приветливо и ободряюще, однако в них читалась непреклонность характера и сильная воля. Что-то такое было в этих глазах, что хотелось довериться их обладательнице, хотелось поделиться своими горестями, зная, что глаза эти не осудят, а все поймут. Было в них что-то материнское, что ли…

Нарчат хотела было снова напыжиться и выпустить колючки, но не могла противостоять силе этих глаз. Ей не хотелось, чтобы эта рузская женщина сейчас ушла. И она сама ненавидела себя за свою слабость.

– Уходите… оставьте меня… – из последних сил пробормотала несчастная девица, зарывшись лицом в подушки.

Но тут же теплая рука легла на ее голову.

– Я не уйду, Нарчат, – услышала она, – я сочувствую тебе и хочу помочь…

От этого ласкового искреннего голоса тело молодой мокшанки вновь потрясли рыдания.

– Чем вы можете мне помочь? – глухо голосила она в подушку, не желая показывать свое заплаканное лицо, – вы отмоете меня от позора? Вы вернете моих родных? Никто не сможет мне помочь, мне лучше умереть, мне не нужна эта жалкая жизнь, для меня все кончено!

Из-под подушки доносились придушенные всхлипывания, а тело девушки содрогалось в приступах жалости к себе. Но теплая рука гладила ее по волосам и проникновенный голос тихо говорил:

– Все пройдет, Нарчат, все забудется, и горе твое рассеется, и позор твой благом обратится… Поплачь, девочка, поплачь, и со слезами выйдут из тебя все твои горести и обиды, и ты обретешь способность правильно мыслить и принимать верные решения… Ты ведь совсем не хочешь умирать, девочка… Ты любишь жизнь… любишь носиться босиком по росе и собирать полевые цветы, любишь петь красивые песни и слушать щебет птиц… У тебя горячее сердце и добрая душа, девочка, и ничего, что ты попала в плен заблуждений… Это бывает… Ты умная и отважная, щедрая и преданная… Все у тебя будет хорошо, Нарчат… Я хочу, чтоб ты знала главное – здесь у тебя нет врагов… Ты сейчас отдохнешь, поспишь, а завтра – вот увидишь – жизнь покажется тебе не такой мрачной…

Нарчат слушала эти столь необычные речи сначала с недоверием, потом с удивлением, а затем ее рыдания стали понемногу утихать. Она ощущала себя ребенком, которого утешает мать. Ей хотелось слушать и слушать эту странную женщину. Она чувствовала искреннюю любовь, исходящую от нее, ее голос баюкал, умиротворял и заставлял верить в то, что все действительно наладится. Это было что-то непередаваемое, но такое прекрасное, что Нарчат не хотелось, чтобы это кончалось. А оно и не кончалось. Женщина все говорила, и гладила ее по волосам, и в душе мокшанки на месте выжженной пустыни расцветали зеленые луга…