Батыева погибель

Закончив этот разговор и оставив бывшую княгиню и будущую императрицу размышлять над превратностями судьбы, я резко развернулась и вышла. Мне предстояло встретиться с Серегиным и окончательно утрясти этот вопрос, и я ни на минуту не сомневалась в том, что решен он будет положительно. Похожий вариант мы предварительно обсуждали, да только не было подходящей кандидатуры. Гера, первоначально намеченная на эту роль, не прошла по конкурсу. Бывшая первая леди античной мифологии после развода со своим нестойким к женским чарам супругом и смерти неудачного сыночка сама ударилась во все тяжкие, проводя фактически каждую ночь с новым мужиком, а то и с двумя, и успела перепробовать половину танкового полка и большую часть малой дружины Евпатия Коловрата. Более того, эта отставная мадам главная греческая богиня, используя свои личные каналы перемещения, наладилась смываться в самоволки, и никто не знал, в каком из миров она провела ту или иную ночь. А если учесть ее безразличие к судьбам славян, то вопрос увял сам собой. Зачем Серегину, то есть нам, такой секретный агент, который работает из-под палки и будет непрерывно сбегать от мужа и с места работы? Зато Аграфена Ростиславна вписалась под задачу как нельзя лучше, и Серегин обязательно должен согласиться со мной и распорядиться, чтобы Лилия и Зул начали с ней омолаживающие процедуры.

Тот же день, два часа спустя. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.

Это Птица хорошо придумала – Аграфену Ростиславну в президенты, то есть в резиденты. Хотя она, наверное, и с президентской должностью бы справилась. Но нам в Россию такую не надо, лучше куда-нибудь в Америку, и чтоб всех в бараний рог. Распоряжение немедленно начать сеанс омоложения я, конечно же, отдал, точнее, попросил Лилию, чтобы этим вопросом занялись быстро, но без суеты, потому что СЛИШКОМ быстрое омоложение может привести к тому, что пациент вскоре загнется от чего-нибудь вроде синдрома внезапной смерти. Поэтому спешка хороша только при ловле блох, но поторопиться все же требовалось. После омоложения Аграфену требовалось еще и обучать – как обычным, так и магическим способом – а это лучше делать, когда мозг молод и свеж, а не тогда, когда он изношен уже наполовину.

Но Аграфена была не единственной заботой. В маленькой келье в башне Терпения страдала свои страдания героиня мордовского эпоса богатырка Нарчат. А страдала она потому, что, когда Кобра хочет кого-то наказать, то лупит от всей души. И хорошо, что гордую мокшанку она лупила голой рукой по голой же попе (говорят, зрелище было незабываемым), а не мечом по шее или из своего любимого «Винтореза» прямо в сердце.

Бедняга Нарчат мучается не только и не столько от боли в выпоротой пятой точке, ведь Лилия давно залечила последствия той экзекуции. Она страдает от болей в уязвленном самолюбии, и раненой в самую сердцевину гордости, точнее гордыни, а то как же – ее унизили, оскорбили, пленили и публично выпороли на потеху толпе. У нас это не принято. Какая теперь из Нарчат царица? Да ее и замуж не возьмут. Мокшанские военнопленные, которым отвели под палатки лужайку за городом, теперь только и делают, что перешептываются, обсуждая интимные подробности тела своей царицы. И смех и грех, да только самой Нарчат совсем не смешно.

Кстати, я спросил у Кобры, нельзя ли было обойтись с девушкой как-нибудь по-иному. Она ответила, что можно было – или арбалетный болт в сердце, или голову с плеч. Уж больно избалованна и горда девушка, уж очень сильно не любит рузов, то есть нас, потому что последние пятьсот лет славяне шаг за шагом либо ассимилировали либо вытесняли балтские и пришедшие на эту территорию позже финно-угорские племена. Больше, конечно, ассимилировали, ибо плотность населения тут и до сих пор невелика, свободные места для поселения имеются в большом количестве, и нет никакой причины биться за леса, немногочисленные пашни и покосы на пойменных лугах. Тут была не народная нелюбовь изгнанников к захватчикам, ибо никто коренное население не изгонял. Тут имела место неприязнь родоплеменной верхушки аборигенов к более удачливым конкурентам, отнимающим власть и ставящим в подчиненное положение.

Добавило враждебности Крещение Руси и последующая христианизация края. После короткого сопротивления любителей старины наступил перелом, желающие жить по-новому победили, и этот же процесс захватил и ассимилируемое коренное финно-угорское население, стирая последнюю разницу между ним и пришлыми славянами. Теперь даже Бог у них стал один на всех. А там, куда славянская экспансия не дошла, все оставалось по-прежнему исконно-посконно, с резанными из дерева идолами и приносимыми им жертвами – по счастью, не человеческими, как во время оно на Руси.