Батый. Хан, который не был ханом

С сюжетом «Повести» во многом перекликается «Слово Меркурии Смоленском» — еще одно произведение, соз-анное на рубеже ХУ-ХУ1 вв. В нем также повествуется о нашествии Бату на Русь, то есть дается вполне реальный исторический контекст; но сюжет о приходе Бату «с великою ратью под богоспасаемый город Смоленск» можно считать исторически достоверным с большой оговоркой: возможно, весной 1238 г. один из монгольских отрядов и вступил в пределы Смоленского княжества, но сам Смоленск при нашествии не пострадал. Смоленское княжество было единственным, которое, кажется, вообще не подвергалось набегам монголов ни во время походов Бату, ни при его преемниках. Единственное нападение ордынских войск на Смоленск фиксируется в летописях под 1340 г. [см. напр.: Московский 2000, с. 235], но и в этот период времени княжество входило в сферу влияния Орды. Соответственно, полностью вымышлен и сюжет «Слова» о гибели Бату: благочестивый житель Смоленска по имени Меркурий, ободренный явившейся к нему богородицей, «достигнув войск злочестивого царя, с помощью божьей и пречистой богородицы истребляя врагов, собирая плененных христиан и отпуская их свой город, отважно скакал по полкам, как орел в поднебесье летая. Злочестивый же царь, проведав о таком истребленье людей своих, великим страхом и ужасом был охвачен и, отчаявшись в успехе, быстро бежал от города с малой дружиной. И, когда он добрался до Угорской земли, то там злочестивый убит был Стефаном-царем» [ПЛДР 1981, с.205, 207]. Как видим, несмотря на некоторые различиях в Еюжете «Слова» и «Повести об убиении Батыя», обстоятельства «гибели» Бату в них очень похожи: он приходит в Венгрию, где и гибнет от рук местного короля Владислава («Повесть») или Стефана («Слово»). Несомненно, это сходство следует объяснить одинаковой причиной создания «Повести» и «Слова» — политическим заказом русских государей, гремившихся обосновать легитимность борьбы с Золотой Ордой и ее наследниками, а возможно, «Повесть» послужила источником для «Слова».

«Слово о Меркурии Смоленском» является самостоятельным произведением, тогда как «Повесть об убиении Батыя» вошла во многие летописные своды, что дало основание авторам более позднего времени считать ее отражением реальных событий. Так, например, Сигизмунд Герберштейн излагает сюжет «Повести» в «Записках о Московии», отмечая, что «так повествуют летописи» [Герберштейн 1988, с. 165-166], некоторые же современные авторы вообще склонны принимать ее за непреложную истину. Например, В. И. Демин пишет: «Существует даже предание, никем аргументированно не опровергнутое (sic! — Р. П.), о гибели Батыя... при осаде венгерского города» [Демин 2001, с. 212-213]. Наиболее курьезную, на мой взгляд, версию смерти Бату предлагает современный российский военный историк А. В. Шишов: «1255 год принес великому князю Александру Ярославичу Невскому хорошее во всех отношениях известие из Сарая. Хан Батый был зарублен во время завоевательного похода в Угорскую землю». Интересно, что дата смерти Бату (1255 г.), отмеченная в ряде источников, накладывается г-ном Шишовым на легендарное сообщение об «убиении Батыя» в Венгрии, причем сам автор под «Угорской землей» имеет в виду территории, населенные финно-угорскими племенами! [Шишов 1999, с. 261].

Любопытно, что кончина Бату не послужила основой для создания мифов и легенд на Востоке. Мусульманские историки, в отличие от русских и западноевропейских, не пытались как-то приукрасить (или тем более представить в невыгодном свете) обстоятельства смерти наследника Джучи. Ни у Джувейни, ни у Рашид ад-Дина, оставивших, пожалуй, самые подробные (по сравнению с другими) сведения о Бату, мы не находим ни слова об обстоятельствах и причинах его смерти: они сообщают о ней просто как о свершившемся факте [Juvaini 1997, р. 268; Рашид ад-Дин 1960, с. 81]. Аналогичным образом сообщают о его смерти другие рабские, персидские, тюркские, армянские авторы.