Батый

Репрессиями на западе Монгольской державы руководил Батый. Он не ограничился тем, что отрубил голову Бури и заживо сварил в кипятке Илджидай-нойона. Со стороны вообще казалось, что всё происходящее — дело его рук и проявление его воли. Армянский хронист Киракос Гандзакеци так писал об этом: когда Батый, приехав с севера в Монголию, посадил на престол Менгу-хана, то «некоторые из его родственников были недовольны этим, так как надеялись либо воцариться самим, либо посадить на престол сына Гуюк-хана по имени Ходжа-хан (известие не вполне точное, но свидетельствующее о том, что армянский автор хорошо разбирался во внутриполитической ситуации в Монголии. — А. К.), однако не решались открыто высказывать своё недовольство». И только после того, как Батый «вернулся к своему войску, они стали выражать возмущение Менгу-хану и начали крамолу. Батый, услыхав об этом, приказал убить многих из сородичей своих и знати…». Правда, в отдельных случаях он, как мы видели, мог проявлять и милость к осуждённым. Случай с Йису-Менгу был не единственным. Когда, например, в Бишбалыке был казнён глава уйгуров, обвинённый в намерении перебить всех мусульман в местной мечети (и будто бы получивший на то соизволение правительницы Огул-Каймиш), то вместе с ним на казнь были осуждены двое вельмож: один был помилован ради Соркуктани-беги, второй — ради Батыя⁶⁴. В другой раз была сохранена жизнь некоему Тенгиз-гургену, женатому на дочери Гуюка, но бывшему в отдалённом родстве с одной из сестёр Батыя. Когда «род Гуюк-хана и некоторые эмиры замыслили измену, — рассказывает Рашид ад-Дин, — …Тенгиз-гургена также обвинили и так избили палками, что с его бёдер спадало мясо». Однако дочь Гуюка «попросила пощадить его», и — несомненно, с ведома Бату — «ей подарили его»⁶⁵.

Репрессии в отношении одних сопровождались щедрыми пожалованиями другим. Первыми были одарены братья Бату, а через них — и сам правитель Улуса Джучи. Менгу не забыл, кому он обязан престолом. «Когда августейшее внимание Менгу-каана освободилось от неотложных дел и взволнованное государство успокоилось, а царская власть с согласия всех царевичей была ему вручена, царевичи и эмиры усиленно просили позволения удалиться в свои юрты, — пишет Рашид ад-Дин. — Обласкав каждого разными почестями и всякими милостями, он приказал разъехаться и отправиться по своим становищам. Так как дальность расстояния и время разлуки с Бату у Берке и Тука-Тимура были больше и дольше, чем у других, он отпустил их раньше и пожаловал их бесчисленными наградами, а вместе с ними отправил Бату дары и подношения, достойные такого государя»⁶⁶.

Менгу оказался действительно умелым политиком. Ему удалось навести порядок в расстроенных делах государства, преодолеть анархию и безнаказанность предшествующих лет. Во многих своих начинаниях новый великий хан опирался на поддержку Батыя, с которым, по существу, делил власть. Но в то же время Менгу действовал вполне самостоятельно — и нередко поступал так, как считал нужным. Иные его решения шли вразрез с интересами Батыя. Впрочем, подробнее о его взаимоотношениях с Батыем в период их соправительства мы поговорим чуть позже.

Историкам в точности неизвестно, когда именно Батый вернулся на Волгу. Русские летописи после 1247 года вообще не упоминают его имя, что и неудивительно: в последние годы его жизни князья по большей части имели дело не с ним самим, а с его сыном Сартаком. Судя же по указаниям персидских и армянских авторов, ко времени курултая 1251 года и последующих за ним политических процессов и казней Батый находился уже далеко от Монголии (Киракос Гандзакеци, например, впервые упоминает Батыя в связи с событиями на Волге под 1251 годом). Но и в собственных владениях Батыя разворачивались события, имевшие прямое отношение к смене власти в Каракоруме и устранению всего, что было связано с правлением Гуюка и его родни. Эти события — далёкий отзвук политических процессов начала царствования Менту — имели трагические последствия для Русской земли, особенно в условиях продолжавшейся здесь политической нестабильности.