Баудолино

— Не думаю, чтобы в царствии Пресвитера, — отозвался Абдул, — надо было ожидать бунтов, ибо там миролюбие и гармония. — И все же он был не против автоматов: известно, что у великих императоров, будь они мавританские или крещеные, имеются автоматы при дворе. И он увидел автоматы воочию, и посредством тонкой гипотипозы воспроизвел их для друзей: — Дворец находится на взгорье. И это взгорье все из оникса. Вершина взгорья так отполирована, что посылает лучи, как луна. Храм круглый, купол золотой. Стены тоже золотые, усыпанные самоцветами, столь светоносными, что они согревают зимой, а летом дают прохладу. Потолок инкрустирован сапфирами, отображающими небо. На месте звезд стоят карбункулы. Золотое солнце, серебряная луна, вот вам ваши автоматы. Они обтекают небосвод. Механические птицы целый день поют, а в углах четыре ангела из позолоченной бронзы вторят птицам, создавая трубный звук. Дворец стоит на потаенном колодце. Там спрятаны четверки лошадей. Они вращают мельничное колесо, подвигая созвездия сообразно коловращению времен года. Поэтому дворец уподоблен космосу. Под хрустальным полом плавают рыбы и чудесные морские создания. Но я слышал и рассказы о зеркалах, позволяющих наблюдать все, что совершается. Это было бы удобно для Пресвитера, он бы видел самые далекие пределы государства.

Поэт, видимо, очень увлекся архитектурой и стал рисовать на столе зеркало, приговаривая: — Стоит оно очень высоко, ведут к нему сто и двадцать порфировых ступеней…

— …также алебастровых… — подхватил Борон, который до этих слов в полном молчании проникался парами зеленого меда.

— …подпустим алебастровых. Но самые последние ступени пусть будут: янтарь и пантерий глаз.

— Какой пантерий, в честь Пантеры, Христова родителя? — спросил Баудолино.

— Не говори чушь. Камень пантерий глаз, он есть у Плиния… Вернемся к зеркалу. Зеркало опирается на колонну. То есть погоди. На колонне стоит подножье, на которое опираются две колонны, а на них стоит подножье, на которое опираются четыре колонны, и их число паки удваивается, покуда на некоем серединном подножии не оказываются шестьдесят четыре колонны. На них стоит еще одно подножие, которое держит тридцать две колонны, которые поддерживают подножие, на котором шестнадцать колонн, и так они паки уполовиниваются, пока не кончается дело единственной колонной, и вот на нее-то и опирается зеркало.

— Слушай, — ответил на все это Рабби Соломон, — оно-то опирается на нее-то, но вся постройка рухнет немедленно и вместе с зеркалом.

— Ты помолчи, лживое отродье, душа Иуды. Ваш Иезекииль вообще описывает так, что не поймешь что он толкует. Но пусть только мастер из крещеных укажет вам на непонятицу, вы ему ответите, что Иезекииль слушал голоса и не обращал внимания на фигуры. А я, выходит, тебе обязан выдавать такие зеркала, которые держатся и не падают? Тогда я поставлю двенадцать тысяч оружных воинов на поддержку этого зеркала, всех вокруг нижнего столба, и это уже их дело — держать, чтоб постройка не грохнулась. Понятно?

— Понятно, не понятно, зеркало твое… — беззлобно проворчал Рабби Соломон.

Абдул с улыбкой выслушивал их беседу, глаза его вперивались в пустоту, и Баудолино понимал, что он мечтает в том зеркале увидеть хотя бы тень дальней принцессы.

— В течение следующих дней работа наша просто кипела. Поэт собирался уезжать, но хотел присутствовать при завершении, — подытожил для Никиты Баудолино. — Теперь, когда мы уже были на верном пути…

— На верном пути? Но ведь этот же ваш Пресвитер был, по-моему, гораздо невероятнее Волхвоцарей, переодетых кардиналами, и Шарлеманя среди ангельских когорт…

— Пресвитер стал гораздо вероятнее с тех пор как он написал императору Фридриху собственноручное письмо.

12 Баудолино пишет письмо от Пресвитера Иоанна