Баудолино

«О велелюбезнейший Фридрих, отчего наше превосходительство не льстится именованием более возвышенным, нежели Пресвитер, сей вопрос делает честь твоей мудрости. Всеконечно, при нашем дворе мы содержим министериалов облеченных достоинством и именами гораздо более высокими, в переводе на иерархию духовенства… Дворецким у нас служит примас и царь, чашником архиепископ и царь, камергером у нас царь и епископ, сенешалем царь и архимандрит, кухмейстером царь и аббат. Таким образом наше величество, не приемля титлов, к прочим особам применимых, и не взыскуя почестей, коими тешатся наши придворные сановники, ради смирения постановило благоузаконить самонаималейшее к себе самому обращение. В сию пору достаточно тебе знать, что вотчина наша простирается в одну сторону — на четыре месяца пути, а в другую сторону, никому неведомо, докуда она простирается. Если бы ты был способен сосчитать все звезды на небе и все песчинки на дне моря, только тогда ты бы сподобился уяснить размеры наших владений и измерение нашей власти». 

Почти светало. Сочинители закончили письмо. Те, кто потреблял мед, все еще пребывали в улыбчивом отупении. Те, кто пил вино, были просто навеселе, Поэт, приложившийся и к тому и к другому, еле держался на ногах. Горланя песни, они брели но переулкам и площадям Парижа, то и дело пощупывая драгоценный пергамент, с ощущением, как будто он только что прибыл почтой из державы Пресвитера Иоанна.

— И ты тогда же отослал его Рейнальду? — спросил Никита.

— Нет. После отъезда Поэта месяц за месяцем мы его перечитывали, и передумывали, и переделывали, сцарапывали текст и вписывали мелкие поправки. Всем нравилось предлагать добавления, улучшения…

— Но Рейнальд торопился получить это письмо, если я верно понял…

— Штука в том, что за это время Фридрих отстранил Рейнальда от обязанностей имперского канцлера и назначил канцлером Христиана фон Буха. Безусловно, Рейнальд оставался архиепископом Кельнским, а следовательно, эрцканцлером Италии, то есть он оставался в большой силе, и, скажем, именно он организовывал канонизацию Великого Карла, однако замена его Христианом фон Бухом означала, по крайней мере на мой взгляд, что Фридриху начало казаться, что Рейнальда становится немножко слишком много. Как же тогда подать Фридриху письмо, по сути дела заказанное Рейнальдом? В тот год проводилась канонизация. И еще я забыл сказать, что Беатриса в тот год родила второго ребенка. Поэтому у императора были другие заботы, в частности из-за того, что, по слухам, первый сын постоянно болел. Так за всякими делами год незаметно и кончился. За ним кончился другой.

— И Рейнальд ни разу не напомнил тебе?

— Сперва и у него были другие заботы. А потом он умер. В то время как Фридрих в Риме сгонял с престола Александра Третьего и заменял его антипапой, началось чумное поветрие. Чума не разбирает, кто богат, а кто нищ. Так погиб и Рейнальд. Я удручился. Я, конечно, никогда не любил Рейнальда. Он был высокомерен, злопамятен… но все-таки он был смелый человек и до последней минуты сражался за своего господина. Пухом ему земля… Ну, он умер, и к чему было теперь наше письмо? У Рейнальда у единственного хватило бы ума как следует разыграть эту карту. Уж он-то сумел бы заинтересовать имперские канцелярии всего христианского мира…

Баудолино выдержал паузу. — И вдобавок тогда начиналась вся история с моим городом.

— Какой город, ты рожден на болоте!

— Да… Извини, я тороплюсь, тебе трудно следить. Мы с тобой еще не построили город?

— А что, был город, который строился, а не разрушался?

— Да, — сказал Баудолино. — В первый и единственный раз в моей жизни я увидел, как город не погибает, а зачинается.

13 Баудолино видит, как зачинается город