База 211

Сэм, покинув мертвых, бросился в общий зал. Ему сперва бросились в глаза два неловко раскинувшихся на нарах окровавленных трупа, а потом уже он рассмотрел на полу маленькую, скрюченную фигурку, будто бы заснувшую и от холода свернувшуюся ежом. Бохман как раз пытался перевернуть спящего человека на спину. Ему это удалось, и Великий Лео, а это был он, едва слышно застонал. Сэм теперь разглядел и массивную рукоятку незнакомого ножа, и мертвенную бледность лица гауптштурмфюрера, застывавшего в предсмертной маске. Спасти Великого Лео было невозможно, а если бы и возможно, никто из присутствующих все равно не знал как. Только вот куда же делась Лис? Рядом на полу Герхард поднял простреленную куртку, сосредоточенно вертел ее в руках. А гауптштурмфюрер открыл глаза. Вилли осторожно положил его голову к себе на колени и стал баюкать Лео, словно нежная мать умирающего ребенка.

– Ничего, ничего. Все будет хорошо. Мы немножко запоздали, но все будет хорошо! – в слезном отчаянии шептал он над телом Ховена.

У Великого Лео еще хватило сил, чтобы перевести мутный взгляд сначала на Вилли, на которого он посмотрел насколько смог строго, потом – в сторону Герхарда. Медведь стоял поодаль, по-прежнему держа в руках тряпье, бывшее некогда одеждой Лис. И вдруг гауптштурмфюрер заговорил хриплым, задыхающимся голосом, спотыкаясь на каждом слове:

– Она р-решила сама… Из-за м-меня… – Из горла Лео хлынула темная кровь, он закашлялся, но не умер. Он еще видел и теперь искал кого-то меркнувшими глазами.

Сэм тут же понял, кого. Он подошел и опустился рядом на пол так, чтобы Великий Лео мог его разглядеть.

– А-а! – протянул гауптштурмфюрер, узнав его лицо. – П-позаботьтесь о них… – Великий Лео попытался сделать жест рукой, но тело его уже не слушалось. – Помните… Я н-никогда… не искал с-себе оп-правданий. Даже с-сейчас!

Потом глаза его еще какое-то время видели свет, неровный, идущий от керосиновой лампы, так и не успевшей догореть. А после Великий Лео отошел в мир иной. Над ним в голос рыдал Вилли, не пожелавший выпускать мертвое тело из объятий.

– Демоны забрали его душу! – тихо и печально сказал сидевший рядом на полу Марвитц.

Конечно, Сэм понял, что имел в виду Герхард, произнося эти слова. Всего лишь хотел сообщить – пришлая нечисть погубила того, кого Медведь добровольно выбрал владыкой себе, дорогого ему по многим причинам человека. Но для Сэма представлялась истинной именно та скрытая правда, затаившаяся в переносном, глубинном смысле сказанных над покойником слов.

– Да помилует его Господь! Аминь! – и это было самое большее, чем мог напутствовать Сэм гауптштурмфюрера Леопольда Ховена, на его глазах отправившегося прямой дорогой в ад, но которого при жизни Сэму так и не удалось победить. И теперь лейтенант Керши вынужден был ради собственной чести признать очевидный факт. – Надо похоронить тела. После уже станем решать, как нам поступать далее.

Он снова принял командование на себя. Потому что теперь и в самом деле ношу сию переложить Сэму было совершенно не на кого.

– Больше никогда не придется мне выбирать между вами, – вдруг повернулся к нему Марвитц. – Но я не хотел, чтобы вышло так, как вышло.

– Ты ни в чем не виноват, дружище. Иногда бывает, что любой выбор – зло. Ловушка для человечества, не нами придумано, и не нам об этом судить, – попытался его утешить Сэм.

9

Когда кончается игра в три кости,

То проигравший снова их берет

И мечет их один в унылой злости.[18]

Проблемы начались в тот же день, к вечеру. Едва-едва успели Сэм на пару с Герхардом похоронить как должно всех погибших, как уже на обратном пути в пещеру погода резко испортилась. Медведь предупреждал, будет плохо, но даже он не ожидал, что настолько. К ночи ураган разбушевался в полную силу – и в заливе, и в самой пещере по воде пошла изрядная волна, ветер, словно морской божок, призывно дующий в гигантскую раковину, завывал внутри их укрытия, эхом отражаясь от каменных стен грота.

Жуткая эта мелодия особенно сказалась на психическом самочувствии Бохмана. Уже в первые минуты после смерти Великого Лео друзьям стало ясно – бедняга не в себе. Вилли забился в угол на нижние нары и так сидел, поджав ноги на турецкий манер, на вопросы не отвечал, изредка бормотал под нос непонятое. Когда Сэм и Герхард вернулись и соорудили нехитрый поминальный ужин, он отказался от пищи. И не отказался даже, а просто не взглянул в сторону миски, которую Медведь заботливо примостил рядом с ним. Шутка ли, стопку спирта не уговорили выпить, хотя Вилли и повернул неохотно голову на резкий запах. Они уже легли спать, а Бохман по-прежнему сидел в своем углу, несвязные слова исторгались из него все реже. Так и нашли его с утра. Хотя какое там утро! Проспали часов шесть, устали смертельно, даже и Герхард. Он-то встал первым, зажег керосиновую лампу. Потом разбудил Сэма.