База-500. Смертельная схватка

   — Хорошо… но зачем? — удивилась Марта.

   — Затем, милая, что теперь тебе придется стать Мартой Редлих, — ответил я.

* * *

Я ознакомился с делами всех фигурантов по делу. По сути, фигурантов было только четверо: злополучный Крыжевич, с которого начало раскручиваться дело; Марта Редлих; господин Майер, фольксдойче; базарная торговка Мария Тусевич.

Мария Тусевич производила впечатление полностью растерянной женщины, оказавшейся в гуще событий, к которым явно не могла иметь никакого отношения. Своими причитаниями и призывами к «Матке Боске» она довольно быстро мне наскучила, и я с глубоким облегчением отправил ее обратно в камеру.

Крыжевич в реальности оказался именно таким, каким я его представлял: храбрящимся, но насмерть испуганным юношей. Малейший нажим на него давал эффективный результат лишь в одном направлении: он охотно свидетельствовал о том, что могло облегчить его участь, совершенно не заботясь о какой–либо логической увязке, и тем самым лишь усугублял совою вину. Сам факт, что вспомогательная полиция задержала его не непосредственно за расклейкой партизанских листовок, а лишь на факте проноса таковых, давал какие–то возможности для маневра, но и эту возможность он не использовал. Честно говоря, плавающее в проруби дерьмо внушало больше доверия и сочувствия, чем он.

Но вот господин Майер вызвал у меня совсем другие эмоции.

Я усадил его за стол под светом лампы, а сам встал так, чтобы он видел только мой силуэт. Это был обычный прием, но в данном случае он сработал на все сто. Майер не стал ждать, пока я к нему обращусь, а сразу начал свою речь.

   — Господин офицер! Я так и не мог}' понять, в чем меня обвиняют! Я скромный немец, несущий свет цивилизации в эти дикие края, очень пострадавшие как от господства диких и неполноценных поляков, так и от жестокостей большевистской диктатуры. И если вы соблаговолите выслушать меня, то поймете, что чудовищные и нелепые обвинения, выдвинутые против меня, есть всего лишь следствие досадного стечения обстоятельств.

Я спокойно выслушал его речь на не совсем безупречном хохдойч, хотя и высказанную без малейшего акцента, и понял, что мое чутье меня не обмануло: это именно тот человек.

   — Оставьте риторику политикам и проповедникам, господин Клембовский, — спокойно ответил я. — Для начала хорошо было бы объяснить, как польский уголовник Клембовский превратился в добропорядочного торговца и настоящего фольксдойче Майера. Именно это я хотел бы услышать в первую очередь.

Мой визави потерял дар речи. Впрочем, это длилось лишь около минуты, в течение которой он тщетно всматривался в темноту, пытаясь разглядеть собеседника. Я насладился его замешательством, уселся за стол и поднял лампу так, чтобы он видел мое лицо.

   — Так я и знал! — с облегчением выдохнул лже-Майер. — А я уж подумал, что обознался! Но вас невозможно не узнать, господин… штандартенфюрер!

   — Можете меня называть как прежде: господин Герлиак, — снисходительно, с чувством собственного превосходства, разрешил я.

   — Да, господин Герлиак! Как давно мы не виделись!

   — Четыре года, — уточнил я. — И я до сих пор ломаю голову относительно причин вашего внезапного исчезновения.

   — Все воля случая, — вздохнул Клембовский. — Я надеюсь, что вы не осудите меня за то, что я так внезапно исчез из поля вашего зрения и прервал все контакты. Проклятые англичане сели мне буквально на загривок!

   — Хм… но почему же тогда вы не предпочли укрыться на территории Германии? — с сарказмом поинтересовался я.

   — Я сомневался, что вы мне поверите, — признался Клембовский. — Ведь я не сразу уехал в Польшу. Сначала я уехал в Южную Америку, в Бразилию. Мерзкое местечко, доложу я вам! Потом я перебрался в Аргентину. Гораздо более цивилизованное место! Но я там не прижился: Европа — моя родина, вот в чем дело.

   — Тем более что в Аргентине очень много немцев и вы боялись наткнуться на наших агентов, — поддел я Клембовского.

   — Сейчас за давностью лет это уже не имеет значения, — с наглой самоуверенностью заметил Клембовский. — Тем более что на своей исторической родине, в Польше, я действительно почувствовал себя как нельзя хорошо.

   — Да что вы?! — притворно изумился я. — Неужели Интерпол не направлял относительно вас запросы в Варшаву?

   — Разумеется, направлял, — не стал отрицать Клембовский. — Но кого интересуют в Варшаве запросы находящегося под контролем Гейдриха аппарата Интерпола в Вене?

   — И потому вы решили бежать из оккупированной Польши в Советскую Россию?

   — Вот именно! В Советах тем более никого не интересовали запросы Интерпола.

   — И вы стали господином Майером? — напомнил я.

   — А что мне оставалось делать, когда сюда пришел вермахт? — развел руками Клембовский. — Разумеется, любой самый тупой фольксдойче в условиях немецкой оккупации имеет сто очков вперед в гешефте перед самым умным поляком! Я был поляком в Кресах Всходних, и логика гешефта подсказала мне стать немцем в Генеральном комиссариате Вайсрутении. Разумеется, это преступление по нынешним понятиям, но сдается мне, господин Герлиак, что при определенных условиях вы мне его простите.