База-500. Смертельная схватка

   — Я поздравляю вас, фройляйн Редлих, — сказал Штраух, улыбаясь и целуя руку моей Марте. — Справедливость восторжествовала, вам возвращено ваше имя и ваши права.

   — Извините, Штраух, но фройляйн Марте надо отдохнуть, — решительно заявил я. — Я распоряжусь, чтобы ее отвезли на базу.

И я увлек Марту к выходу. На улице ее ждала машина с Махером за рулем.

   — Махер отвезет тебя на базу, дорогая, — сказал я Марте. — За городом вас встретит эскорт на броневике. Теперь все будет хорошо!

   — А что теперь будет с этой девушкой? — спросила Марта.

   — Ее нельзя было спасти, — коротко ответил я. — Мы просто заключили сделку: я спас ее возлюбленного, а она отдала тебе свое имя для твоего спасения. Ты больше ничего не хочешь спросить?

Марта печально покачала головой.

   — Теперь надо отпустить Крыжевича, — напомнил я Штрауху.

   — Нет, мне не хотелось бы этого делать, — нахмурился Штраух. — Хоть лже-Редлих и пытается его выгородить, но очевидно, что это не она дала ему листовки и что только случайность помешала ему эти листовки расклеить. Виновные должны всегда нести ответственность — вот мой девиз!

   — Я абсолютно согласен с вами, Штраух. Но кто мешает установить наблюдение за Крыжевичем и арестовать его сразу после того, как повесят лже-Редлих? — поинтересовался я.

   — Мы так и поступим! — оживился Штраух. — Мы возьмем у Крыжевича подписку о невыезде в связи с предстоящей отправкой на работу в Германию. Тогда наблюдение за ним будет вполне объяснимым. А повесим его как большевистского агитатора с табличкой на груди: «Я распространял ложь о германских освободителях!»

   — Замечательно! — одобрил я. — У вас врожденный дар политика, Штраух. Такой пример заставит призадуматься тех, кто клеит на стены партизанские листовки. Только повесить его должны позже лже-Редлих, а не наоборот. Она должна с эшафота увидеть его свободным.

   — Это можно, — согласился Штраух.

   — Ну, вот и решили! — удовлетворенно констатировал я. — После экзекуции я лично привезу Крыжевича в вашу тюрьму. Да, и еще я хочу забрать Майера: у меня есть на него виды.

   — Забирайте, — согласился Штраух. — Дело в отношении него закрыто, мы отпустим Майера так или иначе.

Так моя Марта официально стала фольксдойче Мартой Редлих. Настоящую Марту Редлих повесили следующим утром в сквере напротив здания «Зольдатенхайм». При большевиках в этом помпезном четырехэтажном здании находился Дом Красной армии и Флота, — место увеселения красных командиров, а теперь там расположились госпиталь, кинотеатр, ресторан и публичный дом для немецких солдат. Честно говоря, непонятно, какими соображениями руководствовался Штраух, выбрав именно это место для казни: возможно, он хотел таким образом напомнить сообщникам партизан из немецких военнослужащих о неизбежном суровом возмездии.

Марта была абсолютно спокойна, даже когда ей набросили петлю на шею. Она нашла глазами стоявшего неподалеку Крыжевича и улыбнулась ему.

Когда тело Марты вытянулось на веревке, Крыжевич упал в обморок. Я приказал Махеру дотащить его до моей машины, привести в чувство и посадить на заднее сиденье.

Когда Крыжевич пришел в себя, я учтиво осведомился у него:

   — Как вы себя чувствуете, господин Крыжевич?

Он ничего не ответил, и я продолжил:

   — Я отвезу вас домой, но сначала вам придется навестить господина Штрауха, надо решить какую–то формальность… А возможно, что он решил предложить вам что–нибудь получше, чем работа на заводе в Германии.

Крыжевич снова ничего не ответил. Я внимательно взглянул на него и увидел, что Крыжевич беззвучно плачет.

Мы быстро промчались по проспекту в сторону центра и свернули к одному из чудом уцелевших зданий бывшего университетского городка, в котром расположились штабы СД. Едва Махер остановил автомобиль, как к нам подошел шарфюрер и доложил:

   — Господин штандартенфюрер! Мне приказано сопроводить господина Крыжевича.

   — Хорошо! — ответил я. — Вот господин Крыжевич, помогите ему выйти из автомобиля, а то он немного не в себе.

   — Уверен, что господин Штраух быстро приведет его в себя, — не удержался от зубоскальства шарфюрер. Я строго взглянул на него и спросил:

   — Господина Майера уже выпустили?

   — Да, он уже час сидит в вестибюле в ожидании вас.

   — Передайте ему, что я уже здесь и ему следует поторопиться: у меня мало времени.

   — Слушаюсь, господин штандартенфюрер!

Через пару минут господин Майер вышел из подъезда.

   — Идите сюда, Клембовский! — крикнул я. — Я подвезу вас.

   — Спасибо, господин Герлиак, — поблагодарил часовщик Майер, он же международный вор и аферист Клембовский. — Но, право слово, до вокзала я добрался бы сам! Мне надо ехать в Волковыск.

   — Зачем вам на вокзал, Клембовский? — насмешливо осведомился я. — Вам так дорога ваша часовая мастерская? Уверяю, что там найдется, кому за ней присмотреть.

   — Куда же в таком случае вы меня отвезете? — осторожно осведомился Клембовский.

   — Расслабьтесь, Клембовский! — рассмеялся я. — Для начала я приглашаю вас в гости, к себе.

   — Я так понимаю, господин Герлиак, что в отношении меня у вас уже возник план, — невесело догадался Клембовский. — А я рассчитывал хоть немного отдохнуть на свободе.