База-500. Смертельная схватка

   — В общем, втерся в доверие… Зима настала, а связи все нет! Хорошо, что у меня радио, — я услышал, что немцев под Москвой разбили, и духом воспрял! Вот… только весна уж пришла, а связи все нет и нет. Мне же без связного проявляться нельзя! Я от этого на нервах, верите ли: всю жизнь не пил, а тут к бимберу прикладываться начал!

   — Я тебе опохмелиться не поднесу, — обронил Федорцов. — К делу переходи!

   — Аяужи перешел. Заявляется ко мне в марте толстый усатый немчура и говорит: так мол и так, пан Матусевич, но владеете вы этим хутором незаконно, и убедительная просьба в скорейшем времени его освободить. Я, понятно, возмутился: дескать, ждали освобождения от большевиков, чтобы каждый собственник мог свободно своим имуществом распоряжаться, а тут меня моего имущества лишить хотят! Да я этот хутор аж два года назад у прежнего владельца пана Скирды выкупил! Уверенно так говорю и бумагу показываю гербовую с подписями и печатями, что мне тогда в НКВД выдали. А этот немчура гнусненько так улыбается и говорит с ухмылочкой: дескать, пан Матусевич, все ваши слова не есть правда, поскольку в феврале 1940 года владельца хутора «Березы» отставного майора польского войска Тадеуша Скирду арестовал НКВД и этапировал в Москву как врага трудового народа. А хутор был конфискован советской властью и использовался в качестве базы Осоавиахима. А вы при ней состояли директором. И о том есть бумага из гебитс-комиссариата, подписанная тремя свидетелями.

Хромой замолчал. На лбу его выступили капли пота, желваки ходили ходуном от пережитого.

Федорцов молчал. А что он мог сказать? Что тот, кто оставлял на оседание Хромого с такой дерьмовой легендой, идиот? Нет, не идиот, а гораздо хуже: карьерист- очковтиратель, который отчитался по формальным показателям о количестве оставленных на оседание агентов, — и трава не расти! А то, что это живые люди, а не пункты на бумаге, кого волнует?! В случае чего, спишем в потери, орденов наштампуем…

   — И что дальше? — спросил Федорцов.

   — А что дальше, понятно и так… — вздохнул Хромой. — Собственником хутора нынче на законных основаниях является брат пана Тадеуша Януш, специально прибывший для вступления в законные права, а также горящий желанием собственноручно предать немецким властям большевистского экспроприатора. Так, значит, мне этот герр Майер и сказал! Тут заходит этот самый пан Януш и мрачно на меня смотрит. А в руках у него ружье! Вот я и подумал: тут мне и конец!

   — Я уже вижу, что конец пока еще не настал, — жестко прокомментировал Федорцов. — Слушай, Хромой! Тебе бы романы писать, только я романы слушать не настроен. Чем больше ты говоришь, тем меньше я тебе верю и тем больше мне хочется тебе вогнать пулю в башку. Даю тебе еще минуту, чтобы ты к делу перешел, иначе все!

   — Понял, понял! Уже заканчиваю, — заторопился Хромой. — Тут мне этот немчура мягко так улыбается и говорит: знаем мы, что вы вовсе не жулик, а честный советский патриот, которому хутор дали как прикрытие для его деятельности. Пока мы тут с вами беседовали, мои люди обследовали хутор и нашли схрон с оружием. Думаю, говорит, что тут еще много чего интересного, но не в этом дело. А дело в том, что со мной отряд британских парашютистов из числа не опустивших руки польских патриотов, которые при высадке потеряли командира и радиста. Но они полны решимости продолжать борьбу, и ты им в этом должен помочь. И что же мне оставалось делать?!

   — Ты стал работать на своей радиостанции в качестве радиста британской диверсионной группы? — уточнил Федорцов, хотя вопрос был явно риторическим. Хромой кивнул, и Федорцов удовлетворился этим кратким ответом.

   — Что они еще делают? — спросил Федорцов.

   — До середины лета ходили в рейх и генерал–губернаторство делать диверсии, а сейчас больше в схроне сидят, — ответил Хромой. — Немчура так велел: не высовываться.

   — Любопытный этот немец, — задумчиво проговорил Федорцов. — Польскими диверсантами командует, на англичан работает… Интересно было бы его повидать!

   — А сейчас и повидаете! — отозвался Хромой, взглянув на часы. — Через полчаса он сюда лично заявиться должен!

   — Что–то ты сегодня рано обедать начал, — заметил господин Майер, зайдя во внутренне помещение. Он замолк, почувствовав упершийся ему в спину ствол пистолета.

Хромой сидел возле стола неподвижный, словно изваяние. Майер искоса взглянул на него и осведомился:

   — Мне поднять руки?

Он почувствовал, как кто–то пробежал ладонью по его одежде.

   — Обойдемся без этого: оружия у вас нет. Садитесь возле стола и поговорим!

   — Я так понимаю, что пан недоволен тем, что мы воспользовались его радистом? — спокойно осведомился Майер. Он сидел под роняющей яркий конус света лампой и не видел ничего, кроме стола и бледного профиля Хромого. В самообладании Майеру явно нельзя было отказать. Но Федорцов не испытывал к нему чувства уважения. Он не испытывал к Майеру никаких чувств: он пришел просто прояснить вопрос. И вопрос этот заключался в следующем: можно ли продолжать использовать Хромого и Колу, засвеченных в результате неожиданной активности герра Майера?