Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

Навстречу князьям из покоев царя вышли Андукапар и Фиран в сопровождении пожилого аршанца - того самого, что после драки в "Золотом верблюде" ходит весь обвязанный, потому он так плотно и закрылся башлыком.

Поведав князьям, что царь уже в опочивальне и повелел не тревожить его до утра, все трое исчезли за поворотом мраморного прохода.

Через час, когда первая звезда зажглась на еще бледном небе, князь Фиран Амилахвари в сопровождении полсотни своих дружинников выехал из ворот Метехи. И хотя арагвинцы смотрели во все глаза, но им и в голову не пришло, что среди конных дружинников, в простой бурке и башлыке, ничем не отличавшийся от остальных всадников Фирана, ехал царь Симон Второй.

Из узкого окна смотрел вслед уезжающим Шадиман. Смотрел долго, пока в наступающей ночи не замер цокот копыт. Странно, почему внезапно наступила тишина? Непонятная, давящая тишина сумрака.

Шадиман резко повернулся, схватил светильник и, высоко подняв, осветил дальний угол, затем равнодушно перелистал страницы оды "Абдул-Мессия"*, отложил в сторону и, взяв бархатку, стал осторожно вытирать листья лимонного дерева.

______________

* Ода "Абдул-Мессия" ("Раб Христов") написана между 1210-1214 годами; автор ее, по преданию - монах Иоанн Шавтели.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

НОЧЬ КРОВАВОГО ДОЖДЯ

Красный луч фонаря коснулся хевсурской бурки и словно оставил на ней полосу крови. Зураб сплюнул: "Сгинут сегодня звезды? Не иначе как прозорливые ангелы со светильниками окружили чертог бога, чтоб удобнее было и ему любоваться земным шутовством. Что ж, небо тоже следует ублажать. Вот скоро к сверкающему престолу вознесутся души. А тела? Тела достигнут мутных водоворотов Куры, зловеще бурлящей у подножия Метехской скалы".

- Тс-с, тише!.. - К стене прижалась темная тень. Зураб проскользнул к парапету и вдруг припомнил, как, вглядываясь накануне в эту скалу с противоположного берега, он удивился, различив десять каменных великанов с уродливыми лицами, изборожденными глубокими морщинами. Подвернувшийся монах рассказал, что много веков назад взбунтовавшиеся великаны были сброшены со стен Метехи и с тех пор поддерживают замок на своих плечах. Потоки времени и воды обтесывали отвесную скалу, пока не слили ее громаду с башнями и зубчатыми стенами Метехи. И вот, когда с метехских стен сбрасывают неугодных, окаменевшие великаны улыбаются, а когда длится спокойствие холодят Куру угрюмым взглядом... Зураб распахнул бурку. "У-ух! Душно, как в аду! А монах перед глазами вертится... Почему? А-а, великаны давно не улыбались! О-о, Зураб Эристави скоро заставит вас хохотать!"

- Ш-ш-ш! - Кто-то в темноте приглушенно кашлянул.

Зураб притаился. И тотчас из темноты донеслось шипение: "Ш-ш-ш... Тише!.." Черная тень вынырнула и поползла к лестнице.

Душная ночь. Аромат лимона, сливаясь с терпкими благовониями, словно вытеснял из опочивальни последнюю частицу воздуха. Шадиман задыхался: "С чего бы? Разве мало было душных ночей? Нехорошо! Нужна бодрость. Особенно сегодня... Пустое! Мысли о пустом тяжелят голову". Приложив ко лбу кусок горного хрусталя, Шадиман облокотился на мутаку и прикрыл глаза.

Ворочаясь с боку на бок, чубукчи нащупывал под мутакой рукоятку кинжала. Но не отогнать оружием назойливый сон! Вот уже которую ночь - не успеет он сомкнуть глаза, как туча саранчи, пожирая золотистые посевы, в дикой пляске кружится над его головой. От этого видения веки так отяжелели, будто придавила их зеленая туча. Вот и сейчас! Чубукчи вскочил и, осторожно ступая, направился к покоям Шадимана.

Все было привычно. У дверей стояла стража из верных марабдинцев, охраняющих эту часть замка до полуночи, пока не подходила смена; в роговых ночниках, как всегда, желтели огоньки, отбрасывая блеклые блики на мрамор стен... Чубукчи обозвал себя беспокойным вороном. Мало ли что черт подсказал этому "верному глазу"!

Вновь прильнув ухом к овальной двери, чубукчи обрадовался, услыхав шаги Шадимана: пусть лучше до зари пишет послание Георгию Саакадзе. Постояв, чубукчи взошел на площадку башни полюбоваться луной, чего с ним раньше не случалось. Он, сам не зная почему, боялся сна. Рассказ Арчила о ссоре в духане, помимо его воли, не выходил у него из головы.

Здесь было чуть свежее, Кура доносила прохладу. Луна на ущербе, привалившись к горе, отливала зеленоватым серебром. Чубукчи она напоминала саранчу, опустошившую склон неба. Он в бешенстве сжал кулак - и вдруг замер между зубцами: где-то внизу блеснул факел! "Кто я, если не пугливый ворон! обозлился чубукчи. - Это возле угловой башни сменяют стражу". По двору гулко отдавались шаги. Чубукчи напряженно прислушивался. Тишина, а ему слышалось: "Все ворота заняты арагвинцами?.. Ш-ш-ш-ш!.. Все выходы из замка тоже..." Какие-то тени отделились от внутренних стен. "Опять саранча? Наваждение сатаны! Все же надо быть настороже! А вдруг князь заснул?" Чубукчи ринулся вниз.