Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

Царь вдруг забеспокоился: доскажут без него! Как младенца оберегают! Вспоминают лишь ради подписей на указах о новых налогах! Он ногой отпихнул взвизгнувшую собачку: "О шайтан!" Надоело с князем Мачабели в нарды играть, с князем Эмирэджиби в "сто забот" сражаться, с Гульшари под стоны чонгури петь. Почему, он поддался уговору глупцов и изуродовал свое лицо, отрастив второй ус? Симон Второй рожден для алмазного тюрбана, а чувствует себя, как тыква на копье! Если он царь, то он тоже хочет смеяться!

И Симон неожиданно повысил, голос:

- Подожди, мсахури, что еще хотел сказать?

- Светлый царь царей, потому осмелился в царственный Метехи прибежать, чтобы князь мой не подумал, что я неверный его слуга. Когда угловые башни сожгли, к замку приблизились, один азнаур крикнул: "Тащите богатства!" Тут и мы все ринулись в замок. Жаль, большое состояние князь имел.

- Имел? А теперь дикий "барс" разбогател?

- Нет, благородный князь Андукапар, дикий Моурави Георгий лишь оружие и коней велел отобрать. А Квливидзе дружески стукнул одного ополченца по макушке и такое закричал: "Что смотрите, черти? Надевайте княжеские куладжи, цаги, обсыпанные бирюзой! Папаху, чанчур, не забудь!" А чанчур уже скинул свою чоху - где только такую взял, наверно из кусков заплесневелого лаваша сшил, - скинул и схватил лучшую, цвета изумруда; затем куладжу князя стал натягивать на себя. Другие ополченцы тоже устремились к одежде, только выбежал вперед старый, как черт, глехи и такое прорычал: "Как можете вы менять свою почетную одежду "обязанных перед родиной" на куладжи, опозоренные изменниками?" Будто буйволиным соком окатил ополченцев, так и отпрянули от богатств и тут же потушили жадный огонь в глазах. А тот, что успел руку всунуть в бархатный рукав, обшитый изумрудом, в один миг стянул с себя и отшвырнул куладжу, как продырявленный чувяк. О святой Евстафий! Лучше бы нож в сердце мне сатана вонзил! Лучшая куладжа, а изумруда на ней - как ячменя в конском навозе...

- Это я уже слышал, что дальше было? - оборвал царь.

- Дальше? Когда по повелению Моурави все дружинники моего князя и слуги, и даже дети, принялись растаскивать ковры, посуду - много серебряной, шелк, бархат, парчу - много персидской, я не противился, запоминал лишь: кто, что и куда тащит... Помогу, думал, князю найти. Моурави разгадал мои думы. Но как сумел, ведь не святой?! Только две молнии из глаз, как соколов спустил с цепок, и грозно мне крикнул: "Попробуй, собачий сын, выдать твоему Церетели людей, кожу с тебя сдеру! По праву рабы князя ими нажитое тащат к себе. А зайцу Квели передай: его не за богатство наказывают, а сам знаешь за что. Вот ополченцы в порванных чувяках отстаивают Картли от кровожадных ханов, которые не одни богатые замки для себя грабят..."

- Надуши свой рот собачьей слюной, сын шайтана! Как смеешь повторять клевету одичалого "барса"! Говори что следует!

- Иначе, хан, не могу, собьюсь, так запомнил... "на одни богатые замки для себя грабят, а жалкий котел из сакли тоже вытаскивают и к себе в Иран волокут".

- О, алла! Кто еще видел такого сына сожженного отца! - вскрикнул Хосро, обеспокоенно взглянув на Иса-хана. - Разве мои глаза не лицезрели, как возвращался дикий "барс" со своим стадом из Индии, или Багдада, или... Отовсюду тянул он для себя сундуки с ценными изделиями, тюки с неповторимыми коврами, или хурджини с золотыми украшениями, или ларцы с жемчугом и изумрудами для своей жены...

- Княжна Эристави, дочь доблестного Нугзара Арагвского, не нуждалась в захваченных украшениях! - запальчиво выкрикнул Зураб. - Она даже ларцы с драгоценностями, полученными в приданое, еще не успела открыть. А сундуки с парчой и бархатом, будто сор, в подвалах у нее валяются. К счастью для князей Картли, "барс" оказался глупцом: вместо того, чтобы выстроить самому себе мраморный замок, окружить его тройной стеной с бойницами и рвами, где его никто бы не достал, он взламывал багдадские и индусские сундуки и обогащал своих амкаров, заказывая им оружие, одежды и седла для оборванных ополченцев, похожих на того дурака, который хотел быть похожим на умного и дырявым чувяком отшвырнул куладжу, украшенную изумрудами.

- Яхонтами! - подхватил мсахури.

- Можно подумать, Арагвский князь усердствует по указке мужа своей сестры, - язвительно буркнул Андукапар.

- Если бы хотел усердствовать, то не убоялся бы схимника замка Арша. Зураб выхватил из-за пояса тугой кисет: - Бери, мсахури, за верность своему князю и за честный рассказ о муже моей сестры!

Шадиман заерзал в бархатном кресле: "Волчий хвост, что он все ссоры ищет с Зурабом?" - и громко крикнул:

- Иди, мсахури, мы поможем твоему князю!

- Светлый царь, я еще не все сказал...

- Что? - взревел Андукапар. - Еще о благородстве дикого "барса" будешь петь?!

- Нет, князь, об этом все.

- Тогда убирайся! Мы все знаем.

- Царь царей, разреши главное сказать... Утром так определил: не стоит беспокоить князей, а сейчас, когда благородный князь Арагвский за правду наградил, хочу еще одну правду сказать.